Компания подростков, наших ровесников, вывалила из кафе-мороженого. Они вразвалку брели по тротуару и дружно смеялись, то и дело погружая ложечки в стаканчик или что-то нажимая на гаджетах в руке.
Три девчонки и два парня. Одна из девчонок положила руку на плечо первому парню, он свою – ей на бедро. Второй парень как раз вовремя поднял глаза, чтобы нас заметить.
– Ни фига себе, – сказал он. – Я и забыл, что сегодня пятница, когда все эти оборотни шляются по нашим улицам.
Я, сам не знаю почему, на «оборотней» даже не отреагировал. Меня больше задели его слова «наши улицы» – можно подумать, они ему принадлежат. Я даже перевел взгляд на тротуар, чтобы проверить, нет ли в асфальте чего специфически гойского.
Я так и чувствовал, что Мойше-Цви, шедший рядом, сейчас раскроет рот. Попытался пнуть его ногой, чтобы он заткнулся, – сейчас заговорит и всех нас опозорит, – но по ноге ему не попал, пнул гойский тротуар, ударился большим пальцем, пришлось сделать вид, что я просто так решил пнуть тротуар и ударился большим пальцем.
– Оборотни появляются в полнолуние, не в пятницу, – поправил парня Мойше-Цви, словно пытаясь оправдать ни в чем не повинных оборотней. – Хотя, конечно, случается, что две эти вещи совпадают.
Я заметил, что наши ушли вперед. А мы вчетвером как бы отбились от стаи и теперь были особенно уязвимы. Захотелось сбежать, но я знал: побежим – уроним свое достоинство. Глупо это выглядит, когда люди вдруг срываются с места без всякой видимой причины.
На парне были футболка и спортивные шорты, он улыбался от уха до уха.
– Ну уж кому знать, как не тебе и всем этим твоим придуркам, – обратился он к Мойше-Цви.
– Худи не оборотень, – раздался голос.
Говорила Анна-Мари. Она до этого слегка приотстала, а теперь шагнула вперед, поравнялась с тем парнем.
– Привет, Худи, – сказала она. Вымученно улыбнулась, помахала мне стаканчиком с мороженым. – Это Худи, – добавила она, указывая на меня ложечкой. – И он не оборотень.
Никогда не думал, как меня обрадует новость, что кто-то не готов считать меня оборотнем, но получилось здорово. Я не выдержал и улыбнулся. Анна-Мари стала таким рыцарем в яркой броне, который прискакал из хвоста своей колонны, чтобы спасти нас от этого гойского дракона.
– А ты-то откуда знаешь? – спросил я у нее. – Ты же никогда не видела меня при полной луне.
Анна-Мари не рассмеялась в ответ на мою великолепную шутку. Судя по всему, ей было неловко. Она раз за разом переводила взгляд с одной группы на другую.
– Кхм, – сказала она. – Худи, это Кейс.
Говорившего звали Кейс. Молчавшего – Джейден. Поскольку одна рука у Джейдена была занята – он поглаживал девушку по бедру, – его приходилось кормить мороженым. Кормившую звали Кассиди. А последнюю – Тесс.
Я стал представлять своих друзей, но толку из этого не вышло. Я допустил стратегическую ошибку, начав со Шломо.
– По мне, целенький, не шломан, – сказал Кейс.
Джейден рассмеялся. Согнул свободную руку, будто она у него вывихнута, потом перекосил физиономию.
– Или, может, у него мошшг шломан? Шломалшя, больше уже не починишшшь.
Братья Резниковы переглянулись.
– Нам не разрешают вот так разговаривать с девочками, – сообщил Эфраим, после чего они со Шломо торопливо обогнули всю компанию, не поднимая глаз от земли. Шли очень быстро, почти бежали.
– Видели? – сказал Кейс. – Если и шломан, то только в башке. Я-то бы вряд ли сумел так носиться в костюме вампира. Может, они все-таки вампиры? Только у них аллергия не на солнце, а на девушек. Эй, Кассиди, дотронься-ка до вон того – поглядим, лопнет он или нет.
Кейс посмеялся собственной шутке, потом сделал паузу, чтобы отправить в рот мороженое.
– А ты вообще откуда этого знаешь? – спросил он у Анны-Мари.
– Живу напротив их школы. Мы познакомились, когда я гуляла с Борнео.
– Пошли, – сказал мне Мойше-Цви. – Они все будут гореть в аду. Пусть спокойно поедят мороженого, прежде чем принять вечные страдания.
Я посмотрел дальше, за спины этой компании, и понял, что наших уже не видно. Мойше-Цви был абсолютно прав.
– Во-во, мы пока спокойно поедим мороженое, а то вы скоро захапаете весь наш город и введете здесь шариат, – сказал Кейс.
Мойше-Цви взглянул на меня. Взгляд означал: будем ли мы просвещать его касательно религии Авраама? Или отберем мороженое и размажем ему по физиономии? А может, сперва прикончим его с полным хладнокровием, а уж потом размажем мороженое по физиономии? Когда вы с человеком дружите с самого бриса[56], ему очень многое можно сказать одним-единственным взглядом.
56
Брис – обрезание (крайней плоти), которое еврейским мальчикам делают на восьмой день жизни. Обрезание «подтверждает», что ребенок принадлежит к еврейству. Его празднуют в семейном и соседском кругу.