Самое трогательное в этих аллегориях – это не наивная сила исцелителей и даже не мучения исцеляемых. Самое сильное впечатление на меня производит печальная участь бесенят, которых изгоняют из самого лучшего их жилища – человеческого тела. Это такие маленькие, хорошенькие, почти безобидные бесенята – по крайней мере они хотят такими казаться; ростом они не больше ласточки, с такими же зазубренными крыльями, хорошенькими рожками и тонкими ручками, поднятыми в отчаянии к коварному небу. Они похожи и на птиц, которых так любит Франциск Ассизский, и на фавнов и сатиров, которых и теперь еще втайне любят крестьяне, эти последние язычники[12]. В мире призраков они занимают, пожалуй, то же место, что летучие мыши среди птиц – существа, порхающие в сумерках души. Извергнутые больными, преследуемые исцелителем, существа эти невольно вызывают сочувствие – ведь в них от пребывания в темных закоулках души осталось кое-что человеческое… И когда одержимые корчатся в момент исцеления, то, по-видимому, главным образом, с горя, ибо больные любят свою болезнь, а сумасшедшие свое сумасшествие.
Мне думается, что в одном случае по крайней мере спириты правы, и Шарко, в свою очередь, блуждает теперь в этом странном потустороннем мире. Несмотря на его строгий позитивизм, я уверен, что его там не слишком плохо приняли, – хотя бы во внимание к тому обстоятельству, что он, в некотором, роде, трудился над иллюстрированной историей всякой чертовщины… Во всяком случае, он, наверное, находит теперь маленьких бесов существами менее фантастическими, чем четыре степени истерии и три периода гипноза – вещи, на которые теперь в науке смотрят, как на героические легенды психологии.
Чтобы объяснить ту значительную симпатию, которую люди испытывают к демонам, я приведу остроумный диалог, который можно найти в житии святого Фортения, написанном современником его, Криспином. К святому привели человека, который в течение долгого времени был одержим злым духом. Завидев святого, человек поклонился ему; но святой, рассмотрев в нем демона, остался безмолвным и неподвижным.
Я хотел видеть вас, – сказал он святому, – и поэтому поклонился вам; почему вы не отвечаете на мой поклон?
Теперь ты видел меня, – отвечал святой, – чего же тебе еще нужно?
Я видел и узнал вас.
В таком случае выйди сию минуту из этого Божьего создания.
Пожалуйста, позвольте мне остаться еще немножко.
Давно ты живешь в этом человеке?
С самой его молодости, и никто никогда, не узнал меня – только вы. Вы хотите прогнать меня, куда же мне идти?
Я скажу тебе, куда именно ты должен скрыться.
Вы, конечно, скажете, чтобы я вошел в тело какой-нибудь свиньи?
Вовсе нет, я разрешаю тебе войти в тело человека, остаться в нем; выходи же…
Вы серьезно говорите?
Истинно говорю тебе, что здесь вблизи есть человек, в теле коего ты можешь остаться; выходи же немедленно.
Тогда демон решился, вышел через рот одержимого и воскликнул, размахивая своими маленькими вилами:
Ну, теперь исполните ваше обещание!
Святой отвечал:
Этот человек – я; войди и живи в моем теле. – И открыл рот. Но демон ответил с досадой:
Горе мне! Как я могу войти сюда, когда это – дом Божий? От вас, христиан, не дождешься ни слова правды.
И маленький Вельзевул с совершенным отвращением направился в место пусто и безводно.
Шарко имел полное основание торжествовать, ибо в истерических больных Сальпетриера он сумел найти точное изображение одержимых прошлого времени… Но Геррес – ученый XVIII века, веривший в существование души и ее необычайного могущества, – в некоторых одержимых также нашел эпилептический кризис, каталепсию и даже клоунизм… Только за соматическими явлениями он различал как причины их другие, более неуловимые, но столь же реальные силы.
И кто знает, быть может, в представлении наивных людей Средних веков – а в некоторых вещах они, пожалуй, понимали больше нас – демоны были только символами этих неизвестных сил?
Кто знает? Возможно, что маленькие бесы, по наивному представлению иконописцев, грустно вылетавшие изо рта или из черепа одержимого по приказанию святого исцелителя – ведь ему стоило только поднять два пальца, не более! Возможно, что эти бесы – не говорю, всегда, но иногда – были только наивным изображением таких таинственных способностей души, как экстериоризация чувствительности или мысли, бессознательные движения воли вне оболочек нашего «я». Современные психологи дают этому не столь красивые имена, как маги; но быть может, мелкими демонами овладеет наконец ХХ век.