Охотник стал дичью.
Элисабета чуяла свору, каковая преследовала ее по темным узким улицам и переулкам, по пути все разрастаясь. Пока что гонители держались позади – возможно, желая обрести силу в многочисленности. Это не бездомные людишки, не разбойники или воры, подстерегающие на предрассветных улицах легкую добычу вроде одинокой женщины. Они стригои, как и она.
Она что, вторглась в их охотничьи угодья? Нарушила какую-то норму их застольного этикета? Этот век заготовил для нее множество силков.
Элисабета бросила взгляд на восток, чуя, что зимнее солнце вот-вот взойдет. Страх охватил ее. Ей хотелось вернуться к себе на чердак, скрыться от палящего света дня, но она не осмеливалась вести стаю к своему жилищу.
И под угрозой дневного светила продолжала путь по узкой улочке, почти касаясь плечом оштукатуренных стен, чувствуя под ногами неровные камни античной мостовой.
В этом современном городе предрассветные часы стали ее любимым временем. В это время рычание самобеглых колясок почти затихало, их дух больше не осквернял воздух. Элисабета старательно изучала обитателей сумерек, постигая, как мало во многих отношениях переменились люди с ее времен, легко подмечая блудниц, игроков и бандитов.
Она понимала ночь – и считала, что владеет ею полновластно.
До сегодняшнего утра.
Уголками глаз Элисабета заметила призрачные силуэты. Она знала, что их больше дюжины, но насколько больше, не представляла. Не слыша ни биения сердец, ни дыхания, она сможет определить это, лишь когда они набросятся.
Значит, уже скоро.
Твари кружили, затягивая свои тенета все туже и туже.
Кажется, они уверены, что она их не заметила. Элисабета позволила им проникнуться этой уверенностью. Обман еще может спасти ее, как уже много раз в прошлом. Она заманивала их все дальше, к полю брани, которое выбрала сама.
До места назначения еще далеко. Опасаясь, что они могут ринуться в нападение прежде, чем она туда доберется, Элисабета прибавила шагу, но лишь самую малость, ибо не хотела дать им понять, что учуяла их присутствие.
Ей нужна открытая площадка. В этих тесных переулочках им слишком легко наброситься на нее, взять числом.
Наконец стопы принесли ее к окрестностям Пантеона на Пьяцца-делла-Ротонда. Эта площадь – ближайший участок открытого пространства. Серый свет проглядывающего солнца чуть разогнал тени на округлом куполе Пантеона. Открытый глаз oculum[11] на его верхушке ждал нового дня. Во тьме он совершенно слеп.
Но не она. И не они.
Некогда Пантеон был обиталищем множества богов, но теперь католическая Церковь посвятила его лишь одному. Элисабета сторонилась этого святилища. Святая земля внутри подорвет ее силы – как, впрочем, и тех, кто за ней охотится, но, возродившись с новым могуществом, она больше не желала с ним расставаться.
Вместо того она старалась держаться открытой площади перед зданием.
С одного боку ряд пустых торговых палаток ждал, когда свет дня преобразит их в оживленный рождественский рынок. Их праздничные золотые огни выключены, пустые столики защищают широкие зонты, обросшие от мороза инеем. Поодаль виднеются темные, забранные ставнями витрины ресторанов, посетители которых давным-давно отошли ко сну.
У нее за спиной тени просачивались на площадь, держась у края.
Зная, что время на исходе, Элисабета заспешила к фонтану в центре площади. Положила ладони на серый камень его чаши. Совсем рядом резная каменная рыба изрыгала воду в бассейн, в центре которого возносился изящный обелиск. Его красный гранит изваян под безжалостными лучами египетского солнца лишь затем, чтобы завоеватели приволокли его сюда. Иероглифы, высеченные со всех четырех сторон, доходят до конической верхушки – луны, птицы, сидящий человек. Язык его для Элисабеты – просто древняя тарабарщина, такая же бессмысленная, как и современный мир. Но образы, высеченные давно почившими камнерезами, еще могут послужить ей.
Ее взгляд поднялся до самой макушки, где Церковь укрепила крест, дабы наложить руку на могущество этих древних богов.
Позади послышался скрип кожи, шелест ткани о ткань, тихий шорох волос от поворота головы.
Наконец-то свора устремилась вперед.
Но прежде чем хоть один из них добрался до нее, Элисабета, перемахнув край чаши, вспрыгнула на обелиск, по-кошачьи вцепившись в него. Ее крепкие пальцы нашли опору в этой древней резьбе – пальма, луна, перо, сокол. Она начала взбираться вверх, но по мере того, как обелиск становился тоньше, карабкаться было все труднее. Страх загнал ее на самую верхушку.
Усевшись там, Элисабета собралась с духом, готовясь к мучительной боли, и ухватилась за крест одной рукой. И бросила короткий взгляд вниз.
11