Пока его руки не останавливаясь бегали взад-вперед по клавишам, он поднял на меня глаза.
— Я тебя знаю. Джей Эс, верно? Мо, Му…
— Морингер.
— Правильно. Ты с Сидни встречался.
Я кивнул.
— Тебе, наверное, тяжело. Она теперь с этим студентом выпускного курса. Неприятно. — Увидев выражение моего лица, он перестал играть. — Ой.
Я побежал в комнату Сидни. Падал мокрый снег, на тротуарах было скользко, а я едва держался на ногах, поэтому упал. Дважды. Мокрый, в синяках, задыхаясь, я ворвался к ней в комнату и включил свет. Она подскочила на постели. Она была одна.
— Джей Ар?
— Это правда?
— Джей Ар!
— Не надо. Пожалуйста, пожалуйста, не лги. Просто скажи мне.
Она опустила голову на грудь и ничего не сказала. Мне хотелось дать ей пощечину, допросить ее, заставить рассказать мне подробности. Как давно? Как часто? Почему? Но не было смысла. Я видел бесполезность всего, тщету вопросов. Я вышел, оставив дверь открытой настежь.
Поезд в Нью-Йорк был переполнен, и места нашлись только в баре. Я не жаловался. Скрючившись у окна, я потягивал виски и смотрел, как пролетает за окном Коннектикут. Сзади меня сидел священник. Голова его была лысой, за исключением нескольких пучков волос на затылке. Голубые глубоко посаженные глаза, над которыми нависали мохнатые белые брови, внимательно смотрели на меня. Я молился, чтобы он не заговорил со мной.
— Куда вы направляетесь? — спросил священник.
Я медленно повернулся, будто у меня болела шея:
— В Манхассет.
— Манхассет? — удивился он. — Где это?
— Лонг-Айленд, — пробормотал я.
— Манхассет, Лонг-Айленд. Красиво звучит. Ман-хас-сет. Как будто выдуманное слово.
— Так и есть. — Это прозвучало грубее, чем мне хотелось. — Это родина той злой мегеры, Дейзи Бьюкенен.[68]
— И ее мужа-идиота, Тома. — Он поднял свой бокал в молчаливом тосте за меня или за Бьюкененов, я не знал точно. — Едешь домой на праздники?
— Незапланированный отпуск.
— У тебя взволнованный голос, сынок.
— Я только что узнал, что Дейзи встречалась с кем-то еще.
— А-а.
— Простите. Нельзя, наверное, так разговаривать со священником о девушке.
— Чепуха. Я только об этом и слышу все время. О любви и о смерти.
— Ах да. Священники и бармены.
— И парикмахеры. — Он провел рукой по голому черепу. — По крайней мере, так говорят. Давай я попробую угадать. Первая любовь?
— Да.
— «Первая любовь, последняя любовь — какая страсть сильней? Какая справедливей?» Лонгфелло.
Я улыбнулся:
— Моя бабушка читала мне это стихотворение.
Священник продолжал читать:
— «Заря или вечерняя звезда? Рассвет или закат сердечный? Час, когда мы всматриваемся в даль и в неизвестность, и приходящий день глотает тени, — или когда пейзажи нашей жизни позади и вдалеке мерцают некогда любимые места. И сладкие воспоминанья… хм… и сладкие воспоминанья…» Как же там дальше… В любом случае — суть ты понял.
Священник потянулся и сочувственно похлопал меня по колену.
— Позволь мне тебя угостить, — предложил он. — Что ты пьешь, мальчик мой?
Он потряс кубики льда в пустом стакане, как игрок в нарды, мешающий кости.
— Виски, — ответил я.
— Конечно. Что же еще?
Когда он вернулся, я поблагодарил его и спросил, куда он направляется. На религиозную конференцию, сказал священник. Он представлял свою церковь, из маленького городка в Новой Англии, о котором я никогда не слышал. Мы поговорили о религии, и он с восторгом обнаружил, что я недавно прочитал «Исповедь» Святого Августина.
— Ты, должно быть, студент Йеля, — предположил он.
— В настоящий момент — да.
— Ты же не собираешься бросать учебу?!
— Думаю, Йель собирается бросить меня. Из-за моих оценок.
— Оценки можно исправить. Ты умный парень.
— Это сложно, отец. Сложнее, чем я ожидал.
— «Очарование сложности высосало живительные силы из моих вен и забрало веселье и жизнерадостность из моего сердца». Йейтс.
— Йейтс, должно быть, учился в Йеле.
— Если бы учился, ему тоже там было бы тяжело. Творческие личности, понимаешь.
— Вы добры. Но я идиот. В старших классах школы я чувствовал себя Эйнштейном — теперь я понимаю почему. Половина ребят были дураками, вторая половина алкоголиками. В Йеле же дураком оказался я. И чем глупее я себя чувствую, тем реже хожу на лекции, отчего еще больше отстаю и становлюсь еще глупее. — Я откинулся на спинку кресла. — Я собирался поступать в юридическую школу. Но не получится. И я не знаю, как сообщить об этом матери.