Сюда она больше не вернется.
Париж, конечно же, изменился куда больше Вийона.
За прошедшие годы его отполировали до блеска: белокаменные здания с угольно-черными крышами, высокие окна и железные балконы, широкие проспекты с цветочными магазинами и кафе под красными маркизами.
Люк и Адди сидят во внутреннем дворике, ее платье полощется на летнем ветру, на столе – открытая бутылка портвейна. Адди пьет, надеясь стереть из памяти образ дерева, и знает, что никакое вино не избавит ее от воспоминаний.
Но это не значит, что не стоит пытаться.
Откуда-то с берега Сены доносится голос скрипки. За мелодией слышен шум автомобильного двигателя, мерный топот лошадиных копыт. Причудливая мелодия Парижа.
Люк поднимает бокал:
– С годовщиной, моя Аделин.
Адди смотрит на него, уже приготовившись выдать привычную реплику, но вдруг осекается. Если она принадлежит ему – значит, и он должен принадлежать ей.
– С годовщиной, мой Люк, – отвечает Адди, просто чтобы взглянуть на его реакцию.
В награду она получает приподнятую бровь, вздернутый уголок рта, удивление в зеленых глазах.
Затем он опускает взгляд, покручивая бокал.
– Однажды ты сказала, что мы похожи, – говорит Люк словно бы сам себе. – Мы оба… одиноки. Я возненавидел тебя за это. Но ты в какой-то мере права. Полагаю, – медленно добавляет он, – в компании есть смысл.
Никогда еще его слова не звучали так по-человечески.
– Ты скучаешь по мне, когда тебя нет рядом? – спрашивает Адди.
Он поднимает глаза, светящиеся изумрудом даже в темноте.
– Я рядом куда чаще, чем ты думаешь.
– Ну конечно, – фыркает Адди, – приходишь и уходишь, когда вздумается! А мне остается только ждать.
Его взгляд темнеет от удовольствия.
– Ты ждешь меня?
Теперь черед Адди смотреть в сторону.
– Ты сам это сказал. Нам всем нужна компания.
– А если бы ты могла меня позвать?
Пульс Адди слегка учащается.
Она еще не подняла головы и потому сразу видит его – катящийся к ней по столу. Тонкий ободок, вырезанный из светлого ясеня.
Кольцо. Ее кольцо!
Дар, что она вручила мраку той ночью.
Дар, которым он пренебрег, обратив его в дым.
Тот образ, который он воссоздал в церкви у моря.
Но если это иллюзия, то бесподобная. Вот выбоина – здесь долото отца вонзилось слишком глубоко. Вот гладкое местечко, отполированное пальцем за годы тревог.
Оно настоящее. Должно быть настоящим. И все же…
– Ты его уничтожил.
– Забрал, – поправляет Люк, глядя на нее поверх бокала. – Это не одно и то же.
Адди захлестывает неукротимый гнев.
– Ты сказал, что это ерунда!
– Я сказал, этого недостаточно. Но я не уничтожаю красивые вещи без причины. Я взял его на время, но оно всегда принадлежало тебе.
Адди любуется кольцом.
– Что мне нужно делать?
– Ты умеешь призывать богов.
В ушах раздается негромкий шепот Эстель:
«Ты должна проявить перед ними смирение».
– Надень его на палец, и я приду. – Люк лениво откидывается на спинку кресла, ночной ветер раздувает непокорные кудри. – Отныне мы равны.
– Мы никогда не будем равны, – рассеянно отзывается Адди, покручивая кольцо.
Она решает никогда его не надевать.
Это вызов. Игра, замаскированная под подарок. Уже не война, а пари. Битва характеров. Для нее надеть кольцо, воззвать к Люку означает сложить оружие, признать поражение.
Сдаться.
Она убирает подарок в карман, принуждая себя выпустить его из пальцев, и только тогда замечает, какое напряжение разлито в воздухе.
Она уже ощутила эту энергию раньше, однако не могла определить, что это, но Люк объясняет:
– Грядет война.
Адди пока ни о чем подобном не слышала. С печатью угрюмого раздражения на лице Люк рассказывает ей об убийстве эрцгерцога.
– Ненавижу войну, – мрачно заключает он.
– Думала, тебе нравятся распри.
– Последствия их порождают всплеск искусства. Но война даже циников заставляет верить. Низкопоклонники жаждут избавиться от грехов. Все вдруг начинают цепляться за свои души и трясутся над ними, как вдова над лучшим жемчугом. – Люк скорбно качает головой. – Верните мне Belle Epoque![31]
– Кто бы подумал, что даже боги страдают ностальгией?
– Тебе лучше исчезнуть отсюда, пока все не началось, – заявляет он, допивая портвейн и поднимаясь. Адди смеется: звучит так, будто ему не все равно. Кольцо внезапно тяжелеет в кармане. Люк протягивает ей руку: – Я помогу.
Стоило бы согласиться, сказать «да», позволить провести себя через ужасающую тьму, спастись от паршивой недели в брюхе корабля, где придется ехать зайцем. Красоты морских просторов Адди все равно не видать.
31
Условное обозначение периода европейской истории между семидесятыми годами XIX века и 1914 годом.