На журнальном столике лежит ноутбук. Он загружается без пароля, но когда Адди начинает водить по тачпаду, курсор не двигается. Она рассеянно стучит по клавишам, но ничего не происходит.
Проклятие в силе. Хотя и не совсем…
Адди бродит из комнаты в комнату в поисках разгадки. Кто же ты, Генри Штраус? В аптечном шкафчике стопка рецептов, названия медикаментов представляют собой одни аббревиатуры. Рядом – пузырек с розовыми таблетками, на нем самоклейкая этикетка с крошечным, нарисованным от руки зонтиком.
В спальне – еще одна полка, на ней стопка записных книжек самых разных форм и размеров. Адди перелистывает их, но все они пустые.
На подоконнике примостился старый снимок Генри и Робби. На нем они обнимаются, и Робби стоит прислонившись лбом к виску Генри. В их позах есть нечто интимное: глаза Робби полузакрыты, у него на затылке покоится рука Генри, как бы поддерживая его или стараясь прижать к себе. На губах Робби цветет безмятежная улыбка. Он счастлив. Он дома.
На прикроватной тумбочке – старомодные часы. Минутной стрелки вовсе нет, а часовая указывает на начало седьмого, хотя на настенном циферблате горит 9:32. Адди подносит часы к уху, но те молчат – наверное, батарейка сдохла.
И вдруг в ящике комода она находит носовой платок, сплошь в пятнах крови. Из платка выпадает кольцо – платиновый ободок с небольшим бриллиантом. Обручальное кольцо. Адди гадает – кому оно предназначалось, кем был Генри, пока не встретил ее, по какой причине пересеклись их пути.
– Кто ты? – шепчет она в тишине пустой комнаты.
Адди снова заворачивает кольцо в грязный платок, возвращает на место и плотно закрывает ящик.
VIII
– Беру свои слова обратно! Если бы мне пришлось всю жизнь есть что-то одно, я бы выбрала эту картошку!
Засмеявшись, Генри крадет пару ломтиков из конверта Адди, пока они стоят в очереди за гиросом[19]. Фургоны с едой яркой лентой тянутся вдоль улицы. Множество людей выстроились за роллами с лобстером и жареным сыром, банх ми[20] и кебабами. Продают даже мороженое-сэндвич, хотя мартовский вечер свеж и обещает похолодание. Адди радуется, что догадалась надеть шапку и шарф, сменила балетки на высокие ботинки. Она греется в объятиях спутника, но вот в очереди за фалафелем появляется просвет, и Генри отходит к фургончику.
Адди наблюдает, как он делает заказ в окошко. Женщина средних лет за прилавком наклоняется вперед, облокотившись на стойку, и вступает с ним в беседу. Генри серьезно кивает в ответ. Позади него вырастает хвост очереди, но продавщица, кажется, этого даже не замечает. С полными слез глазами она печально улыбается, берет Генри за руку и сжимает ее.
– Следующий!
Вздрогнув, Адди моргает, подходит к окошку и тратит последнюю ворованную наличность на гирос с бараниной и черничную газировку. Впервые за долгое время ей жаль, что у нее нет кредитки – и вообще нет чего-то большего, кроме одежды, которая на ней, и мелочи в кармане. Жаль, что вещи утекают словно песок сквозь пальцы и нельзя владеть чем-то, не украв его сначала.
– Ты смотришь на свой гирос так, будто он разбил тебе сердце.
Адди поднимает взгляд на Генри и растягивает губы в улыбке.
– Уж очень аппетитно. Я просто подумала, как будет грустно, когда он исчезнет.
Генри притворно вздыхает:
– Самое плохое в еде то, что она рано или поздно заканчивается.
Прихватив добычу, они устраиваются на поросшем травой склоне; сумерки подступают быстро. Генри добавляет к заказанному Адди гиросу фалафель, картошку фри и порцию пельмешек, и оба приступают к трапезе, обмениваясь кусочками, словно картами в покере.
– Что это было? – вдруг спрашивает Адди. – Там, у фургона с фалафелем, продавщица чуть не плакала. Вы знакомы?
Генри отрицательно качает головой.
– Она говорит, я напоминаю ей сына.
Адди молча таращится на него. Он не врет по крайней мере она так не думает, но это и не чистая правда. О чем-то Генри умалчивает, но Адди не знает, как спросить. Она берет пельмешек и кладет его в рот.
Еда – одна из лучших вещей в жизни.
Не просто еда – хорошая еда. От прокорма для поддержания сил до истинного наслаждения пищей – пропасть. Большую часть своей трехсотлетней жизни Адди ела, чтобы утолить муки голода, а последние пятьдесят она упивалась вкусом. Долгая жизнь в основном превращается в рутину, но еда похожа на музыку, на искусство, каждый раз обещает нечто новое.
Адди вытирает с пальцев жир и опускается на траву рядом с Генри. В животе – замечательное ощущение сытости. Разумеется, это ненадолго. Насыщение, как и все остальное в ее жизни, всегда слишком быстро проходит. Но здесь и сейчас все совершенно… идеально.