В кабачок ворвался, размахивая прокламацией, Рауль Риго.
— Привет и равенство, гражданка Луиза! Полюбуйся, Теофиль, какую подлую писанину распространяют по Парижу шпики Тьера и Галифе! Читай!
Ферре прочитал вслух, так чтобы могла слышать и Луиза:
— «Война начата парижскими бандами. Вчера и сегодня они убили у меня солдат. Я объявляю этим убийцам беспрерывную и беспощадную войну… Не забывайте, что страна, закон и право на стороне Версаля и Национального собрания, а не того сброда, который именует себя Коммуной. Генерал, начальник бригады Галифе»,
— Какой сукин сын! — не удержалась Луиза.
— Они все одинаковы! — буркнул, прощаясь, Ферре. Они с Риго ушли, а Луиза решила съездить в мэрию Монмартра и сообщить Клемансо, что оставляет школу и уходит с батальоном.
Выслушав Луизу, Клемансо горестно покачал головой:
— Ах, мадемуазель Мишель! Но что же мы будем делать, если все женщины последуют вашему примеру?! Так много дел — голова идет кругом! Школы изъяты из-под опеки церковных конгрегации, вводим всеобщее обязательное обучение! Коммуна усыновила сирот, отцы которых пали в сражениях с Версалем…
— Я не могу поступить иначе, господин мэр, — твердо возразила Луиза. — Порученных мне детей я оставляю на надежных помощниц, за них я ручаюсь! Кто-то же должен защищать Коммуну с оружием в руках! А я достаточно сильна для этого!
Ночь стояла безоблачная. Полная лупа бронзовым светом обливала сиреневые громады дворцов и соборов Парижа, блестела на камнях набережных, отражалась в платиновой воде Сены. Вдалеке бухали версальские пушки.
Батальон Луизы прибыл на Марсово поле одним из первых. До выступления, назначенного на три часа утра, оставалось порядочно времени, и Луиза прошла до Сены, постояла на Иенском мосту, под которым искрилась и переливалась лунная рябь. По мосту, гулко топая, шли с пеньем «Марсельезы» на Марсово поле батальоны.
Она приветствовала проходящих мимо гвардейцев, размахивая своим кепи, старалась запомнить только что возникшие стихотворные строки:
Трубный звук раздается в таинственном мраке.
Много товарищей пойдут туда вместе со мною.
Чу! Чьи-то тяжелые шаги.
Это идет человечество будущего; с ним пойду и я.
И заторопилась назад. К счастью, переклички еще не было, старик Луи Моро, рядом с которым она шла сюда с Монмартра, успокоил ее:
— Не тревожьтесь, мадемуазель Мишель: выступать будем не раньше чем через час. Дайте-ка мне ваше ружьецо. Э, да оно совсем старенькое, охотничье! А у меня в запасе есть карабинчик «Ремингтон», который, как мне кажется, придется вам и по руке и по душе. Возьмите!
— Значит, у вас два?! — удивилась Луиза. — Где же вы раздобыли?
— А уж это мой стариковский секрет, мадемуазель! — хитро посмеялся Моро. — Садитесь-ка вот сюда, на бордюрный камешек, отдохнем перед походом.
Луиза присела рядом с ним.
— Что слышно о Марселе и Лионе, мадемуазель Мишель? — спросил Моро, доставая трубочку. — Держатся там коммунары?
— О, мосье Моро, вы задаете тяжелый вопрос! Коммуна Лиона продержалась три дня, до двадцать пятого. В Тулузе и Крезо наших разгромили двадцать седьмого. Но Марсель еще держится…
Загремевшие барабаны и запевшие горны не дали им договорить.
— Ба-та-ль-оны-ы-ы! Стройся!
Гвардейцы вскакивали, разбирали ружья и карабины. Блестела в лунном свете сталь штыков. Смолкли разговоры, шутки и смех, слышался лишь стук прикладов о землю и топот годильот[14].
61-й батальон влился в колонну, двинувшуюся под командой Эда на юг, а легион Флуранса направили к форту Мон-Валерьен, занятый версальцами еще двадцать первого марта.
Один за другим покидали батальоны Марсово поле. Громкое пение «Марсельезы» будило Париж, хлопали форточки и окна, из подъездов выбегали мальчишки и женщины.
Батальон Луизы остановили у форта Исси, и, хотя многих удивила задержка, никто не роптал, — видимо, остановка вызвана необходимостью. Остаток ночи Луиза и ее товарищи провели в иезуитском монастыре, расположенном рядом с фортом. Монахи покинули монастырь в страхе перед надвигающимися боями.
На рассвете Луиза обошла форт. Зубчатые стены и башни выглядели словно иллюстрации к старинной сказке, в розовом свете занимающегося дня они были просто великолепны, даже брешь, пробитая снарядом, не портила, а как бы даже украшала их. По истертым каменным ступеням Луиза поднялась на одну из башен, — часовые бодрствовали, наблюдая за опушкой зеленевшего невдалеке Медонского леса. Один из них пояснил Луизе, что часть леса вырубили еще при первой, прусской, осаде, чтобы затруднить наступление врага.