Никто не приставлял тебе пистолет к виску и не требовал, чтобы шла в копы, напомнила она себе, отъезжая от полицейского участка в своем красном «мустанге» под аккомпанемент веселых свистков.
Вообще-то она любила свою работу. Любила дух товарищества, царивший в отряде, и то, что она помогает поддерживать порядок в городе, и то, что здесь никогда не знаешь, что ждет тебя в следующую минуту, но больше всего любила звук защелкивающихся наручников на запястьях негодяев.
Однако бывали дни вроде сегодняшнего, когда она задумывалась: может, и впрямь, надо было принять совет школьного консультанта и пойти в медсестры?
Пыльная деревушка Сан-Мигель изнемогала от зноя. Утром в кабачке уже произошли две драки, и одного бедолагу даже пришлось отправить в больницу. За столиком в углу сидели мужчина и женщина и потягивали текилу. Переругивались. Внезапно женщина влепила мужчине пощечину и вихрем вылетела из кабачка, только взметнулась юбка. Рассвирепевший мужчина ринулся за ней.
Воздух был насыщен влагой. Из свинцовых туч иногда доносились еще робкие раскаты грома. Невыносимая жара и надвигающаяся гроза разогнали людей по домам, и улицы опустели.
Мужчина быстро догнал девушку и схватил за руку. Она вырвалась и пошла дальше. Его терпение лопнуло – он сгреб ее в охапку и прижал к облупленной стене пустующего дома.
– Черт возьми, это не то, что ты думаешь! – прокричал он ей в лицо.
– Да ну? – Она вскинула голову, глаза ее гневно сверкали. – Ты ведь обещал! Ты говорил, что для нас это единственный способ остаться вместе! А теперь переспал со мной, получил, что хотел, и уезжаешь!
– Я же объяснял тебе, – выдохнул он, теребя ей волосы и глядя в глаза. – Джилиан, я давно собирался осуществить наш план. Но это нелегко. Он же агент ФБР!
– Ты тоже, – певуче напомнила Джилиан Петерс.
Тут наконец в полный голос загрохотал гром и разразился ливень. Красная пыль под ногами Джилиан в считанные мгновения превратилась в грязь.
Он опять толкнул ее к стене, одной рукой задирая ей юбку, другой расстегивая свои джинсы. А затем в блеске молний и под раскаты грома, не обращая внимания на проливной дождь, особый агент ФБР Хантер Робертс овладел любимой женщиной – стоя, на аллее сонного пограничного городка, где они впервые задумали убить ее мужа.
– Снято! – крикнул режиссер.
– Снято, – эхом отозвался его ассистент. На заднем плане студии «Ксанаду» тотчас прекратился дождь, умолк гром, и влюбленная пара разъединилась. Помощница режиссера ринулась к ним с халатами и полотенцами.
– Может, хватит? – проворчала Блайт Филдинг. – Еще немного, и я заработаю пневмонию.
– Еще немного, и я неделю не смогу ходить, – отозвался ее партнер по фильму Дрю Монтгомери.
Она рассмеялась, вытирая волосы.
– Твое счастье, Дрю, что ты еще новичок на студии. Я удивляюсь, как у тебя вообще хватает энергии.
Он скривился.
– Блайт, на тебя не отреагирует только мертвый.
– Ты неисправим, – мягко улыбнулась она.
– Блайт, Дрю, извините, – вмешался режиссер, – но придется повторить.
– Черт возьми, Мартин, – запротестовала Блайт, – я же говорила тебе, у меня сегодня важная встреча.
– Помню. – Тон Мартина был не менее раздраженным. – Но в сцене слишком много посторонних шумов. Поторопитесь, ребятки, а то этот скряга Стерн сделает нам ручкой.
– Невелика потеря, – вполголоса произнесла Блайт.
– Я тебя понял, Блайт, – беззлобно отозвался Мартин. – К твоему сведению, мне этот фильм нужен, чтобы мой малыш поступил в Гарвард, – если уложим пленку в коробки прежде, чем парень закончит школу. – Поскольку сыну режиссера было всего лишь три года, Блайт подумала, что даже при самом крупном невезении с производством они могли себе позволить крошечный перерыв.
– Мне надо позвонить, – сказала она.
– Только быстро. Ровно в пять Кэнди ждет тебя в гримерной. Эту чертову сцену мы должны до полуночи закончить.
Блайт зашла в вагончик, который служил ей раздевалкой. Опустившись на диван, она набрала уже выученный ею наизусть номер Слоуна Уиндхема, писателя и режиссера, с которым она надеялась договориться о сценарии для первого фильма в ее новой независимой компании. Услыхав автоответчик, она была вынуждена оставить сообщение.
– Привет, Слоун. Это Блайт. Блайт Филдинг, – зачем-то добавила она.
Уже третий раз за неделю она отменяла назначенную встречу, теперь, не ровен час, Слоун, не отличающийся терпением, вообще откажется с ней разговаривать.
– Мне ужасно жаль, но боюсь, мы опять застряли. Режиссер не отпускает. – Огорчение, беспокойство, раскаяние – все это передавал ее голос, а рука нервно поглаживала густые темные волосы. – Пожалуй, я не смогу прийти в шесть. Ничего, если мы передвинем на семь?
Надеясь на лучшее, но ожидая худшего, она сказала:
– Я попрошу домохозяйку впустить вас в дом – на случай, если вы появитесь раньше меня. К несчастью, она глуховата и не всегда слышит интерком, так что позвольте я продиктую вам код, чтобы вы могли сами открыть ворота. – Она трижды повторила пятизначный код, помолчала, как бы ожидая ответа, а затем продолжила: – Еще раз прошу прощения. Обычно я точна, но тут на площадке просто безумие какое-то, фильм как будто заколдован. – Она отчаянно надеялась, что Слоун хоть раз сталкивался с подобной ситуацией на съемках своих фильмов. – До скорого! – Она постаралась придать голосу жизнерадостности, как если бы была уверена в его сочувствии.
Надеясь, что он догадается прослушать запись на автоответчике перед тем, как отправиться к ней, она положила трубку и невольно посмотрела на зеркало, куда приклеила старую черно-белую фотографию, портрет Александры Романовой.
Артистка отдыхала в атласном шезлонге в белом шелковом неглиже, которое едва прикрывало ее тело. Копна волос траурным облаком окружала прекрасное лицо с полными яркими губами.
Хотя на этих чувственных губах играла интригующая улыбка, Блайт казалось, что в цыганских глазах Александры она видит грусть.
Фотография была сделана за неделю до громкой ссоры с мужем, писателем Патриком Рирдоном. За неделю до смерти артистки.
– Что это было? – вслух спросила Блайт. – Почему ты так грустишь, какой секрет скрываешь?
Блайт не задавалась вопросом, зачем ей это надо. Она четко знала, что по причинам, которые были выше ее понимания, знать правду ей крайне необходимо.
Она все еще разглядывала фотографию, когда минут десять спустя в дверь постучал помощник режиссера и напомнил, что ее ждут в гримерной.
Не желая глядеть на коробки, все еще не распакованные после переезда на новую квартиру в «Бэчелор Армз»,[2] Кейт решила пойти к лучшей подруге – поболтать, съесть пиццу.
Хотя дом Блайт Филдинг в Беверли-Хиллз был точной копией того, в котором она выросла, Кейт с удовольствием у нее бывала. И наоборот, навещая мать, жившую в соседнем особняке, построенном в южноколониальном стиле, она всегда чувствовала себя тощим сорванцом с торчащими рыжими волосами.
После суматошного Голливуда, где она провела утомительный день, мирные картины природы показались ей особенно отрадными. Деревья уже покрылись весенним зеленым нарядом, садовники высаживали петуньи, анютины глазки, настурции – цветов было больше, чем во всем Диснейленде, и – о, чудо из чудес! – здесь даже можно было дышать воздухом.
Кейт проехала мимо черного «порше», стоящего на улице, опустила стекло. Автоматически отметив номер машины, глубоко вдохнула вечерний воздух, уловила слабый терпкий запах соленой воды, донесшийся с запада, где Сансет упирался в океан, и почувствовала, что начинает расслабляться.