Глава первая
ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ
«Меня будут называть Николаем Первым»:
Заветы Марка Аврелия
В 1871 году приглашенный для написания истории Санкт-Петербургского воспитательного дома А. П. Пятковский обнаружил в архиве IV Отделения Собственной Его Императорского Величества Канцелярии шкаф с бумагами Марии Федоровны, опечатанный без составления описи ее секретарем Г. И. Вилламовым в 1828 году. Среди бумаг оказалась папка «Les études du grand duc Nicolas». Так было найдено среди прочего письмо шестнадцатилетнего Николая к его учителю древних языков и морали Ф. П. Аделунгу от 24 января 1813 года. Это письмо на французском языке представляло собой сочинение по мотивам «Похвального слова Марку Аврелию» («Éloge de Marc Aurele, par Ant. Thomas»). Николай работал с французским изложением, хотя это произведение к тому времени дважды переводилось на русский язык (в 1777 году Д. И. Фонвизиным, в 1800 году С. Е. Родзянко). Позднее «Похвальное слово» значилось и в «Плане учения» для сына Николая Павловича Александра Николаевича, составленном поэтом В. А. Жуковским в 1826 году.
Но вернемся ко дню 24 января 1813 года, когда русская армия уже несколько недель шла по дорогам Европы. «Милостивый государь! — писал ученик Ф. П. Аделунга. — Вы доставили мне удовольствие прочесть, на одном из ваших дополнительных уроков, похвальное слово Марку Аврелию, соч. Тома; этот образчик возвышенного красноречия принес мне величайшее наслаждение, раскрыв предо мною все добродетели великого человека и показав мне в то же время, сколько блага может принести государь с твердым характером…»{21} Устами старца Аполлония писатель Тома приводит размышления Марка Аврелия, пересказываемые Николаем: «Как частица вселенной, ты обязан, Марк Аврелий, принимать безропотно все, что предписывает мировой порядок, отсюда рождается твердость в перенесении зол и мужество, которое есть не что другое, как покорность сильной души. Как член общества ты должен приносить пользу человечеству: отсюда возникает обязанность друга, мужа, отца, гражданина. Переносить то, что предписывается законами естества, исполнять то, что требуется от человека по существу его природы: вот два блага, руководящих правила в твоей жизни. Тогда я уразумел, что называется добродетелью и уже не боялся более сбиться с прямого пути… Для выполнения таких обязанностей нужно было бы, чтобы взор государя мог объять все, что совершается на огромных расстояниях от него, чтобы все его государство было сосредоточено в одном пункте пред его мысленным оком. Нужно было бы, чтобы до его слуха достигали все стоны, все жалобы и вопли подданных; чтобы его сила действовала так же быстро, как и его воля для подавления и истребления всех врагов естественного. Но государь так же слаб в своей человеческой природе, как и последний из его подданных… Правление этого государя вполне подтверждает, что он не говорил пустых фраз, но действовал по плану, глубоко и мудро обдуманному, никогда не отклоняясь от принятого пути»{22}.
В этих тщательно и четко изложенных фразах юношеского сочинения Николая нашли отражение и всё его мироощущение стоической покорности своему предназначению, своей «карме», и, кажется, вся программа будущего царствования. До вступления его на престол оставалось более 12 лет. Но имя императора Николая впервые прозвучало из уст четырехлетнего малыша Никоша (так называла его Мария Федоровна) еще в 1801 году…
Он появился на свет в Царскосельском дворце на половине великого князя Павла Петровича 25 июня (6 июля) 1796 года в половине четвертого утра, а без четверти четыре об этом сообщили Екатерине II. Бабушка Екатерина, по своему обыкновению дожидавшаяся появления очередного, уже девятого, ребенка великокняжеской четы, поспешила поздравить Марию Федоровну. Первое, что вырвалось из ее уст, было восклицание: «Экий богатырь!»{23} В тот же день вечером в письме к своему старинному корреспонденту Фридриху Гримму Екатерина II писала: «Сегодня в три часа утра мамаша родила большущего мальчика, которого назвали Николаем. Голос у него бас и кричит он удивительно; длиною он аршин без двух вершков (61 см. — Л. В.), а руки немного менее моих. В жизнь мою в первый раз вижу такого рыцаря. Если он будет продолжать, как начал, то братья окажутся карликами перед этим колоссом»{24}. При святом крещении, совершенном 6 июля, в воскресенье, третий сын Павла Петровича и Марии Федоровны был уже официально наречен Николаем во имя святого чудотворца Николая Мирликийского (потом Константин, поддразнивая, будет называть его «царем Мирликийским»). Во время церемонии крещения все дамы, включая прислугу, были одеты в фижмы[2] и платья с корсетами, включая кормилицу. Императрица благословила внука образом Богородицы Одигитрии, с которым Николай не расстанется на протяжении всей жизни. Восприемниками младенца стали великий князь Александр Павлович и великая княжна Александра Павловна, которая заменила заболевшую Екатерину II. Среди поздравлений великокняжеской чете в стихотворении Г. Р. Державина «На крещение великого князя Николая Павловича» прозвучали слова, оказавшиеся пророческими: «Дитя равняется с царями».
Существовала еще одна причина, по которой Екатерина II так откровенно радовалась появлению третьего внука (внучки, в частности, незадолго до этого скончавшаяся двухлетняя Ольга Павловна, ее мало интересовали). Рождение Николая еще больше обеспечивало порядок в престолонаследии и, по некоторым данным, вновь подтолкнуло ее к давно вынашиваемым планам лишения великого князя Павла Петровича титула наследника. Явившись к Марии Федоровне, Екатерина потребовала от нее письменного согласия на лишение ее супруга прав на престол. После отказа раздраженная императрица удалилась и вскоре, 3 августа, холодно попрощавшись, уехала в Павловск{25}. Впрочем, ее дни были сочтены. Она скончалась через пять месяцев после рождения Николая.
Великий князь Павел Петрович стал императором Павлом I. На некоторое время он покинул Петербург, отправившись на коронацию в Москву. 14 мая 1797 года, когда Николаю не исполнилось еще и года, многолетний друг Павла Петровича Екатерина Ивановна Нелидова писала императору из Павловска: «Я имела счастье видеть Ваших детей, больших и малых, они все ангелы, но Вы напрасно захотели бы составить понятие о красоте великого князя Николая! Я была поражена ею»{26}. В письме к Марии Федоровне в августе того же года она вновь назвала Николая «ангелом».
Через некоторое время после рождения последнего, десятого ребенка, уже «порфироносного» Михаила (28 января 1798 года), младших сыновей Павла I перевезли из Царского Села сначала в Павловск, а затем в Зимний дворец. Там их поместили «в верхнем этаже над комнатами государя, близ малого садика»{27}. По воспоминаниям самого Николая Павловича, в Зимнем дворце он занимал помещение, где до женитьбы жил Александр Павлович. Оно состояло, «если идти от Салтыковского подъезда», из белой прихожей, зала с балконом, антресолей. Пол и стены внизу комнат были обтянуты шерстяными подушками, а выше были обои с изображениями зверей. В спальной комнате два угла занимали большие круглые печи. Николай и Михаил спали на железных кроватях с покрывалами из белого канифаса[3]. В своих воспоминаниях о детских годах Николай Павлович так писал о них: «Два волосяных матраса, обтянутые холстом, и третий матрас, обтянутый кожей, составляли самую постель: две подушки, набитые перьями, одеяло летом было из канифаса, а зимою ватное из белой тафты. Полагался белый бумажный (хлопчатобумажный. — Л. В.) колпак, которого мы, однако, никогда не надевали, ненавидя его уже в те времена. Ночной костюм, кроме длинной рубашки наподобие женской, состоял из платья с полудлинными рукавами, застегивающегося на спине и доходившего до шеи»{28}.
2
Маленькие плетеные корзиночки из китового уса, которые прикреплялись с двух боков, чтобы приподнять юбку на боках.
3
Плотная хлопчатобумажная ткань с текстильным орнаментом в виде полос в технике саржевого или атласного переплетения.