Генерал Глобачёв прямо указывал, что истинное предназначение военно-промышленных комитетов было исключительно политическим. «Настоящие, скрытые цели этой организации, — писал он, — далеко не были так благородны и патриотичны. Комитет, созданный по мысли Гучкова и его товарища Коновалова […] являлся, так сказать, той легальной возможностью, где можно было совершенно забронированно вести разрушительную работу для расшатывания государственных устоев, создать до известной степени один из революционных центров и обрабатывать через своих агентов общество и армию в нужном политическом направлении»[313].
Военно-промышленные комитеты было решено создавать по всей России. Председателем Центрального комитета был избран Гучков, его первым заместителем (товарищем) — Коновалов, вторым — Терещенко. Московский ВПК возглавил Ря-бушинский. Таким образом, руководство в центральном аппарате ВПК принадлежало «старообрядческой» оппозиции, которая не замедлила уже на первом заседании съезда выступить с политическими требованиями, а именно с предложением назначить на должность главы правительства лицо, «пользующееся общественным доверием».
22 августа 1915 года, накануне своего отъезда в Ставку, император Николай II создал при правительстве Особое совещание по обороне, совещание по обороне, которое было призвано осуществлять контроль предприятий, изготовлявших предметы боевого снабжения, а также распределяло крупные военные заказы между русскими и иностранными заводами и занималось вопросами снабжения армии. Оно возглавлялось военным министром. В состав совещания входили представители различных ведомств. Гучков вошёл и в Особое совещание, где возглавил Комиссию по пересмотру норм санитарного и медицинского снабжения армии.
Перед отъездом в Ставку Николай II в Белом зале Зимнего дворца, обращаясь к представителям особых совещаний, сказал:
«Дело, которое поручено особому совещанию по обороне государства, — самое главное и самое теперь важное. Это — усиленное снабжение армии боевыми припасами, которое только и ждут Наши доблестные войска, чтобы остановить иноплеменное нашествие и вернуть успех Нашему оружию. […]
С полным доверием предоставив вам исключительно широкие полномочия, Я все время буду с глубоким вниманием следить за вашей работою и в необходимых случаях Сам приму Личное в ней участие. Великое дело перед нами. Сосредоточим на нем одном одушевленные усилия всей страны. Оставим на время заботы о всём прочем, хотя бы и важном, государственном, но не насущном для настоящей минуты. Ничто не должно отвлекать мысли, волю и силы от единой теперь цели — прогнать врага из наших пределов. Для этой цели мы должны, прежде всего, обеспечить действующей армии и собираемым новым войскам полноту боевого снаряжения. Эта задача отныне вверена вам, господа. И Я знаю, что вы вложите в ее исполнение все свои силы, всю любовь к родине. С Богом, за дело»[314].
Однако не все участники Особого совещания были согласны с Государем в том, что главное было «прогнать врага из наших пределов». Для некоторых, в том числе и для Гучкова, гораздо важнее было то, что царь предоставлял им «исключительно широкие полномочия». И эти полномочия Гучков направил на свержение царя.
Гучков, войдя одновременно и в руководство военно-промышленного комитета, и в Особое совещание, получил реальные рычаги взаимодействия и с военной верхушкой, и, как бы сейчас сказали, с регионами, так как к началу 1916 по России было создано 220 местных ВПК, объединённых в 33 областных. Кроме того, в военно-промышленные комитеты вошли такие представители «общественности», как меньшевик-оборонец К. А. Гвоздев, председатель Рабочей группы, через которого был прямой выход на меньшевистскую думскую фракцию в лице Н. С. Чхеидзе и на «трудовика» А. Ф. Керенского, являвшихся членами высшего совета масонского «Великого Востока народов России». Гучков широко использовал эти связи для подготовки государственного переворота.
Таким образом, главной силой, на которую собирался опереться Гучков и его сторонники по «старообрядческой оппозиции», был Центральный военно-промышленный комитет.
Между тем, главным действующим центром антицарского заговора считается, и не без оснований, «Прогрессивный блок» думской оппозиции. «Прогрессивный блок» был создан 9 августа 1915 года. Ведущими лидерами блока были кадет П. Н. Милюков и прогрессист А. И. Коновалов. Позже к ним примкнули националисты В. В. Шульгин, В. А. Бобринский, В. Я. Демченко. Гучков и «старообрядцы» (Коновалов, Рябу-шинский), как известно, вошли в ряды и этого объединения. Но среди членов «Прогрессивного блока», как и среди членов Центрального военно-промышленного комитета, были люди не их круга, которые воспринимались ими как попутчики, вынужденные союзники на пути к организации государственного переворота. К таким людям, прежде всего, относился кадет Павел Николаевич Милюков. С лёгкой руки советской историографии Гучков и Милюков воспринимаются нами как нераздельное целое, как некий тандем, наподобие «Маркс-Ленин». На самом деле отношения между Гучковым и Милюковым были далеко не дружескими. В 1908 году Гучков даже вызвал Милюкова на дуэль за то, что тот обвинил Гучкова во лжи. «Гучков был лидером большинства, — вспоминал Милюков, — меня называли лидером оппозиции; отказ был бы политическим актом. Я принял вызов»[315]. Лишь длительные переговоры секундантов привели обе стороны к отказу от дуэли.
Гучков был октябристом, сторонником жесткой и авторитарной власти, Милюков, напротив, был кадетом и либералом. Они расходились по очень многим вопросам: например, автономия Польши, против которой категорически выступал Гучков и которую не менее категорично защищал Милюков[316].
Гучков обладал, конечно, гораздо бóльшим опытом работы с правительством, да и в личном плане был, несомненно, более одарённым человеком, чем Милюков. Гучков пользовался большим авторитетом у промышленных, военных и околовоенных кругов. Но в либеральных кругах первенство принадлежало, безусловно, Милюкову. Символом «русской свободы» на Западе считали Милюкова, что особенно проявилось во время визита русской парламентской делегации за границу в апреле — июне 1916 года. Эта поездка была осуществлена по инициативе английской стороны, которая придавала визиту думцев подчеркнуто важный характер.
Оба, и Гучков, и Милюков, были людьми, не стеснявшимися в средствах, не останавливавшимися перед преступными действиями, если этого, по их мнению, требовала обстановка. Но, пожалуй, Милюков в этом плане превосходил самого Гучкова. Милюковские воспоминания, написанные им в эмиграции, пестрят таким количеством издевательских оценок оппонентов, многие из которых к тому времени были давно замучены большевиками, что они затмевают воспоминания Гучкова.
Наконец, у Милюкова было еще одно весьма сильное преимущество. Он был связан с американским банкирским сообществом. В своих воспоминаниях Милюков открыто называет одного из тех, с кем он поддерживал в США тесную связь. Имя этого человека Чарльз Крейн, тот самый, что был «добрым другом» русского баптиста Проханова. Именно по приглашению Крейна Милюков неоднократно посещал в 1903–1906 годах Америку. В разгар революционной смуты в России Милюкову в США был устроен торжественный приём. Вот, что пишет о своей поездке в Штаты сам Милюков: «Она превратилась в некое триумфальное шествие, заготовленное для меня, конечно, при ближайшем содействии моего друга, Чарльза Крейна. Это был, так сказать, зенит моей популярности в Америке»[317].
314