Воспевать мужицкие страдания поэт начал, как мы видели, рано, с первого же стихотворения, создавшего ему известность; но нота настоящей влюбленности в народ зазвучала в стихах его не сразу. Когда по окончании Крымской войны всем стало ясно, что идти дальше по пути мрака и застоя Россия не может, не рискуя своим историческим существованием, общество русское вдруг поняло, что есть некто, чьи интересы в тысячу раз важнее для блага и счастья родины, чем интересы небольшой своекорыстной кучки дворян. То был великий исторический момент… Могучая общественная волна подняла и Некрасова; в поэзии его, более свободно звучавшей теперь, чем в сороковые годы, появились новые, то гневные, то восторженные ноты… Одно за другим стали выходить в свет наиболее сильные и характерные его произведения.[23] К сожалению, размеры настоящей статьи не позволяют нам распространиться о том, какую видную роль сыграли эти произведения в возникновении и развитии того замечательного идеалистического движения в нашей литературе, которое известно под именем народничества. Недаром так любил Некрасова один из главных его представителей – Г. И. Успенский.
Но как же, собственно, рисовал себе Некрасов выступившего на историческую сцену “прекрасного незнакомца”? Не видел ли он в русском народе, подобно славянофилам-почвенникам, особой мистической глубины, делающей его народом-избранником, образцом и поучением для “гнилого” Запада? Ради великих страданий, выпавших на долю народа, не закрывал ли глаз на его теневые, отрицательные стороны? Ничего подобного. Ни квасного, ни мистического элемента нет и следа в любви Некрасова к крестьянину, доходящей порою до восторженного удивления, но остающейся всегда здоровой и трезвой.
вот что в особенности привлекает поэта в русском народе: его гуманность, терпимость даже к врагу, его героическая бодрость в страдании.
Пресловутое мужицкое терпение, которое в минуты отчаяния поэт сам клеймит не раз именем рабского отупения, в моменты более спокойные представляется ему свойством того же “спасенного в рабстве” “золотого” сердца. Это – не холопство, не нравственное падение, а, напротив, результат сознания своей могучей стихийной силы, которую никакое испытание сломить не может, беззаветная вера в конечное торжество правды, глубокое чувство общественной солидарности, наконец – органическое отвращение к насилию, природное добродушие…
Княгиня Волконская, по дороге к мужу-декабристу оскорбленная офицером-бурбоном, заходит в убогую сибирскую церковь и просит попа отслужить молебен.
В другой раз при мысли о народе из измученной груди княгини вырываются следующие трогательные слова, несомненно выражающие мысль самого поэта:
Превосходными образчиками гуманности этого народа и его способности сочувствовать всему живому и страдающему служат два прекрасных стихотворения: “Похороны” (отношение крестьянина к захожему человеку, который по неизвестной причине наложил на себя руки) и “С работы” (голодный крестьянин прежде всего заботится о том, чтобы была накормлена его голодная лошадь). С редким добродушием и терпимостью выслушивают некрасовские мужики (в “Кому на Руси жить хорошо”) самозащиту помещика и попа, которых не имеют, конечно, особенных причин любить и жаловать, а выслушав – признают, что в этой защите есть доля правды, и решают исключить попа и помещика из списка предполагаемых счастливцев…
Такое понимание “сердца народного” не мешает Некрасову, как мы уже говорили, ясно видеть все недостатки и даже пороки народа, и прежде всего – его умственную темноту и заскорузлое невежество, делающие его способным на поступки, о которых в лучшем случае только и можно сказать: sancta simplicitas![24] – как о той старухе, которая, желая угодить Богу, принесла вязанку дров на костер Гуса. Достаточно указать на стихотворение “Так, служба! сам ты в той войне дрался – тебе и книги в руки”, где рассказывается ужасная история идиотски-добродушного избиения мужиками целой семьи пленных французов. Стихотворение это подвергалось не раз ожесточенным нападкам “патриотической” критики как грубая фальшь и чуть ли даже не злостная клевета на народ, и поэт, очевидно, вняв ей, поместил в конце концов пьесу в отдел “Приложений”. Между тем в доказательство того, что сюжет ее не придуман, что в “великом” двенадцатом году подобные истории случаться могли, можно бы привести аналогичную историю, рассказанную Тургеневым в “Однодворце Овсянникове” (“Записки охотника”). Сравнив две эти истории, мы видим, что у Некрасова есть нечто если не оправдывающее, то по крайней мере объясняющее ужасный поступок крестьян: они убивают француза, очевидно, в порыве “патриотического” озлобления:
А дальше в убийцах просыпается человеческое чувство сожаления, хотя и нашедшее себе исход в уродливо-диком, ужасном поступке. У Тургенева дело происходит несравненно проще и потому ужаснее. Крестьяне Смоленской губернии, поймав “француза” Леженя, не “тотчас ухлопывают” его, а запирают на ночь в пустую сукновальню и лишь наутро приводят к проруби и предлагают “уважить” их – нырнуть под лед речки Гнилотерки. Француз, конечно, упрямится; тогда мужики, не оставляя добродушной насмешливости, начинают поощрять его “легкими” толчками в шею… Патриотическое озлобление до такой степени отсутствует, что когда проезжий помещик предлагает крестьянам в качестве выкупа за Леженя двугривенный на водку, они отвечают ему хором: “Спасибо, батюшка, спасибо. Извольте, возьмите его”.
Но если стихотворение “Так, служба!..” далеко от идеализации русского народа, то надо сказать, что оно не единственное у Некрасова. Можно отыскать немало страниц в его произведениях, где рисуются даже прямо отталкивающие нравы и типы народные: “Тройка”, “Проводы”, “Кумушки”, “Влас” (до его перерождения), “Крестьянский грех” в “Пире на весь мир”. Отнюдь не могут быть названы идеализированными и такие лица, как Ванька и Тихоныч, главные герои “Коробейников” (этой лучшей народной поэмы Некрасова).
23
“Тишина”, “Размышления у парадного подъезда”, “В столицах шум”, “Ночь”, “На Волге”, “Деревенские новости”, “Крестьянские дети”, “Похороны”, “Коробейники”, “Свобода”, “Зеленый шум”, “В полном разгаре страда”, “Орина”, “Мороз, Красный нос”, “Железная дорога”, “С работы” и прочие.