— Так у меня еще и сестра есть?!
Хан старался выглядеть спокойным, но его состояние прорывалось наружу нетерпеливыми движениями и репликами.
— Уже нет, — ответил Якудза и чуть подождав, будто почтил память девочки минутой молчания, которую Хан, не смотря на испытываемое нетерпение, не решился нарушить, продолжил. — Что-то произошло во дворе. Оттуда послышались крики и выстрелы. Кацуро выскочил из-за стола и приказал всем женщинам и детям уходить вглубь дома, подозвал к себе Мамору и сказал ему что-то. Тот поцеловал перед ним пол и исчез, потом кумитё позвал меня, и приказал мне «Спаси Дайсуке (так тебя звали в младенчестве), даже, если сам Будда встанет на твоем пути». Я взял тебя на руки, к тому времени ты был уже тяжел. От испуга ты вырывался и царапался, как звереныш. Но я закатал тебя в старинный персидский ковер и выбросил его через окно санузла во двор. Потом выбрался сам, подхватил сверток и побежал. Я бежал, держа тяжелый сверток на плечах, и молился, чтобы с тобой ничего не случилось. Я слышал выстрелы и крики раненых. Мне безумно хотелось вернуться к Кацуро, чтобы защитить его, но я не мог нарушить его приказ.
— Дайсуке, — произнес задумчиво Хан, это имя ничем не отозвалось в его памяти, — Почему мой отец не смог победить врагов, если был таким бесстрашным и прозорливым, как ты говорил? А сестра? А младший брат? А мать? А Итиро? Где они теперь?
Хан не мог терпеливо внимать размеренному голосу Якудза. У него было много вопросов, и ему нужны были ответы немедленно. Но Якудза не спешил отвечать на них. Сделав паузу, он, как ни в чем не бывало, продолжил рассказ:
— Я прекрасно понимал, что не могу появиться с тобой среди людей. Мужчина с малышом на руках мог привлечь внимание врагов. Через «брата», который работал в местной милиции, я узнал, что пару дней назад у семьи русского милиционера, который приехал в Китай с дружественной миссией из России, на озере Ханка пропал сын. Скорее всего, он зашел в воду и провалился в одну из ям около берега. Мальчика искали безуспешно, видимо подводным течением его тело отнесло далеко от берега, и оно застряло в какой-нибудь расщелине под водой. Я уговорил отца и мать этого несчастного ребенка выдать тебя за своего сына. Я дал им много денег и обещал платить каждый месяц сумму, от которой они не могли отказаться. Я обещал, что у них не будет с тобой проблем, потому что я всегда буду рядом. И они согласились забрать тебя в свою страну. Ты что-нибудь помнишь из того, что услышал сейчас?
— Я не знаю, что сказать, нет, я не смогу объяснить, — покачал головой Хан, он был растерян, — Такое чувство, будто, я заново родился.
В памяти Хана всплыл сон, в котором большой и добрый мужчина ласково гладил его по голове и без звука повторял одно и то же слово, будто называл его по имени. Ни лица, ни обстоятельств, при которых это происходило, он не мог вспомнить. И имя не помнил. Может быть, это был просто сон.
— А как звали мою мать? То есть, как ее зовут? Она ведь еще жива?
— Ёшико, — коротко ответил Якудза.
— Никогда не слышал.
— Ты и не мог слышать.
— Не скажи, иногда я вижу странные… сны.
«Какие сны тебе могут сниться, мальчик, — подумал Якудза, — Только те, которые расскажу тебе я. Вот и главный момент нашей легенды, да простят меня духи предков».
Он отошел к алтарю, запустил руку в пространство между ним и стеной и выудил оттуда длинный сверток. Развернул и направился к Хану, торжественно держа его на вытянутых руках. Когда он приблизился, Хан разглядел в его руках свернутое черное кимоно, поверх которого лежал старинный, судя по ножнам и рукояти, самурайский меч. По всей поверхности изогнутых деревянных ножен сверху вниз до самой рукоятки располагались замысловатые иероглифы. К своему стыду, он не узнавал ни одного из украшавших меч иероглифов.
— Я не понимаю, что здесь написано, — Хан и растерялся, что он должен ответить, что спросить… — Разве это японские иероглифы?
— Это древний язык. Такой же древний и сам досу[3]. Ты заметил, что на мече нет украшений. Его ковали в те времена, когда драгоценности не имели силу над людьми. По преданию, мастер, сделавший меч, написал на нем предсказание, сделанное его первым хозяином, который был великим прорицателем.