Вместе с Яковом Маркусом, народным комиссаром просвещения, блестящим организатором и талантливым педагогом, Буачидзе разработал декрет о коренном преобразовании школ и обязательном бесплатном обучении.
Из чрезвычайно скудных средств отрезанной от Центральной России Терской республики Ной сумел выделить довольно большую сумму на открытие национальных школ, созыв учительских съездов в горских национальных районах, организацию издательств на горских языках, на открытие народных курсов в Пятигорске и срочное окончание строительства Дома народного чтения во Владикавказе.
К одиннадцати часам утра манифестанты с красными знаменами подошли к кадетскому корпусу. (Там после Пятигорского съезда помещался Народный Совет.) Играли военные и рабочие оркестры, музыканты из китайского батальона. Вскоре показалась группа вооруженных всадников. Это приехали из ближайших к городу осетинских селений члены партии «Кермен». Немного позже появились ингуши из Базоркино. Подоспели и казаки-фронтовики.
Буачидзе поднялся на трибуну. Он огласил телеграмму, только что полученную по железнодорожному телеграфу со станции Назрань:
«Мы, железнодорожники и ингуши, занятые восстановлением пути между Бесланом и Грозным, устроили собрание на месте работы и вынесли такую резолюцию: решили не останавливать работы в наш светлый первомайский праздник, но каждый в своем сердце празднуем его и приветствуем наших товарищей во Владикавказе. Председатель собрания Литвинов».
— От имени Совета Народных Комиссаров, — продолжал Ной, — если вы позволите, от всех участников митинга мы тотчас же пошлем ответную телеграмму, поблагодарим товарищей, проявивших высокую сознательность.
Вы знаете, на всех национальных съездах и на войсковом круге казаков делегаты справедливо требовали немедля открыть железнодорожное сообщение. Я вместе со всеми поднимал руку, голосовал за это необходимое дело. И, как большинство делегатов, не представлял, как велики разрушения. Двадцать семь километров железнодорожного пути совсем исчезли, рельсы куда-то увезены, шпалы вывернуты, спалены. Шесть мостов уничтожены… Теперь работы остается всего на несколько дней. Спасибо русским рабочим-железнодорожникам, спасибо их добровольным и бескорыстным помощникам, ингушским крестьянам.
Революционная дисциплина и самопожертвование во имя впервые обретенной пролетариатом Отчизны приведут нас к празднику возрождения всей страны…
После митинга Буачидзе попросил всех участников считать себя гостями правительства. Комендант Народного Совета с несколькими добровольными помощниками выкатил бочки с пивом, расставил столы с бутербродами.
Неделю спустя, в среду, 8 мая, в 2 часа дня по петроградскому времени, было соединено железнодорожное полотно.
В четверг около полудня два празднично украшенных паровоза доставили из Грозного первый товарный состав — пятьдесят цистерн с нефтью. К тому времени народное правительство, не колеблясь, национализировало все нефтяные промыслы, взяло на себя тяжкую заботу о восстановлении и немедленном пуске всех не охваченных пожаром скважин.
Май, как никакой другой месяц, был богат событиями. В ночь со второго на третье член Пятигорского военно-революционного штаба, бывший кустарь-сапожник Нижевясов поднял мятеж. Пьяные приспешники Нижевясова арестовывали и расстреливали большевиков, грабили магазины и квартиры.
Недели за три до мятежа Нижевясова Ной получил из Ростова телеграмму от Серго Орджоникидзе. Серго сообщал, что по предложению Ленина назначен чрезвычайным комиссаром Крыма, Донской области, Черноморской губернии, Черноморского флота и всего Северного Кавказа до Баку. Отныне все местные совнаркомы, Советы, ревкомы, военно-революционные штабы, флот должны действовать в полном контакте с чрезвычайным комиссаром, как представителем центральной власти.
«На твою поддержку, Ной, я надеюсь в первую очередь», — дружески писал Серго. Он просил, не медля ни часу, выслать хотя бы полторы-две тысячи обученных бойцов под Таганрог, где срочно создавался заслон против наступавших с Украины гайдамаков и немцев.
Тогда ближе всего к Таганрогу и наиболее многочисленным был отряд Нижевясова. Он имел пулеметную роту, несколько батарей, кавалерийские подразделения. Этот отряд и послали на фронт.
Еще через несколько дней Буачидзе направил в Ростов за оружием для второго батальона, сформированного из рабочих Владикавказа, демобилизованного солдата Кавказской армии Якова Сидорова. Ной, конечно, надеялся на помощь Серго, да и у Сидорова были хорошие связи. В Ростове Якова Никифоровича хорошо знали в рабочей революционной среде. Он был первоклассным мастером, кузнецом и партийным боевиком. В камере ростовской тюрьмы в начале 1913 года завязалась дружба Сидорова с Сашей — Алексеем Александровичем Гегечкори. После революции друзья — они называли себя побратимами — очень много сделали для создания вооруженных сил Терской республики[38]. Оба показали себя незаурядными военачальниками.
С письмом Буачидзе Сидоров явился в штаб чрезвычайного комиссара, помещавшийся в гостинице «Палас-отель» — в самом центре Ростова на Таганрогском проспекте. В той же гостинице в небольшом помещении жил Серго. Он повел Якова Никифоровича к себе ночевать, познакомил с женой Зинаидой Гавриловной, долго расспрашивал о Ное, о положении дел на Тереке.
Рано утром в дверь кто-то нетерпеливо постучал. Вошел Нижевясов в новом офицерском кителе, бриджах, в шевровых сапогах. Правая рука на перевязи. Небрежно поздоровался, спросил:
— Зачем звали?
Орджоникидзе побагровел:
— Идите в штаб, там поговорим. И не кокетничайте ранением. Мне известно, что шальная пуля оцарапала вам два пальца. Гайдамаков вы в глаза не видали, станицы грабили… Ступайте!
По возвращении Сидоров рассказал Буачидзе о поведении Нижевясова.
— Он, мерзавец, и близко к Таганрогу не подходил, разбойничал в станицах. Чрезвычайный комиссар хотел его расстрелять, потом подобрел, сказал, что это не поздно будет сделать и через несколько дней, может быть, горлопан все-таки образумится.
Ной схватился за голову: нечего сказать, помогли Серго. Надо сейчас же поставить в известность председателя Пятигорского Совета Анджиевского, послать в отряд Нижевясова крепких большевиков.
Председатель Пятигорского Совета Григорий Григорьевич Анджиевский был прекрасным человеком, безгранично преданным революции, но совсем неопытным руководителем. Слишком часто он принимался воевать против ветряных мельниц. Ему все казалось, что терская партийная организация, Буачидзе и народные комиссары ведут неправильную политику. В одном из своих выступлений перед довольно широкой аудиторией Анджиевский заявил:
— Терский Народный Совет и Совнарком, беря вправо, равняются на правые соглашательские партии и реакционное казачество.
Еще в январе, во время Моздокского съезда народов Терека, Анджиевский объявил себя «левым большевиком» и решительно осудил Буачидзе и Кирова за создание «социалистического блока». Позже он всячески подчеркивал, что «в Пятигорске нами установлена железная диктатура пролетариата». И тут же жаловался: «Пятигорск населен обывателями и полубуржуями. Из улицы в улицу, из дома в дом надо идти с метлой и винтовкой».
Ной все пытался понять, откуда бы это? Анджиевский прошел нелегкий путь, много испытал, жизнь не скупилась на суровые уроки.
Григорий был сыном сосланного на азовское побережье поляка-рыбака и еврейки из богатой фанатичной семьи. Пятнадцати лет от роду она бежала из дому, чтобы выйти замуж. Григорию едва исполнилось три года, когда умер, простудившись во время шторма, отец. На руках у все еще очень красивой, но совершенно не приспособленной к жизни матери осталось шестеро ребят. Туберкулез быстро унес ее.
Мальчик-сирота служил учеником в лавке, рассыльным в типографии. Из Темрюка Григорий пеш-ком, без копейки денег добрался до Ростова. В конце концов ему удалось устроиться учеником в наборный цех газеты «Приазовский край». Паренек понравился рабочим, его охотно учили мастерству, со временем вовлекли в социал-демократический кружок. В начале войны подпольная группа была разгромлена. Пожилых отправили на каторгу, а молодых, таких, как Григорий, погнали на фронт. Солдатом Анджиевский был храбрым, смекалистым, но… «за дерзкую агитацию среди нижних чинов» его наказали розгами.
38
Саша Гегечкори со своим отрядом грузин-красногвардейцев пришел во Владикавказ летом 1918 года, тайно переправившись через Мамисонский перевал.