Плюс к этому Губанова надо прочесть, пропеть, прочувствовать – от начала до конца. Тогда будет эффект. И встретятся (часто – в одном и том же разбираемом тексте) отсылки и к Есенину, и к Мандельштаму, и к Маяковскому, и к Пастернаку, и к Гумилёву, и к Цветаевой и т. д.
Для Губанова важна связь со всей литературой.
А эффект… Его удобней описать через один современный роман. Есть такой писатель Михаил Елизаров (полный тёзка одного из смогистов). Он стал широко известен после романа «Библиотекарь» (2007). Сюжет там строится на книгах забытого советского писателя Д. А. Громова (понятное дело: вымышленного писателя): «Нарва» (1965), «Тихие травы» (1977) и т. д. Каждая обладала определённым воздействием: «Это в обычной жизни книги Громова носили заглавия про всякие плёсы и травы. Среди собирателей Громова использовались совсем другие названия – Книга Силы, Книга Власти, Книга Ярости, Книга Терпения, Книга Радости, Книга Памяти, Книга Смысла…»[90] И, соответственно, каждая наделяла своего читателя какой-то сверхспособностью. Надо было только прочитать её за один присест, от корки до корки. Таков эффект.
С самиздатскими сборниками Губанова дела обстоят точно так же. Прочитаешь «Волчьи ягоды» – и сможешь без остановки несколько дней гулевать; прочитаешь «Таверну солнца» – и тебя не будут замечать блюстители правопорядка; прочитаешь «Иконостас» – и за тобой, как за Жаном-Батистом Гренуем, будут ходить восторженные толпы, уверенные в твоей святости.
Вот только беда: изданы эти сборнички либо не полностью, либо с ошибками, либо тексты местами перепутаны. Так что надо искать оригинальные самиздатовские книги. Найдёте – попробуйте. Эффект обязательно будет. Может, не такой, как описано выше, но точно будет.
«Художник»
Весной 1964 года стихи Губанова вытащил из самотёка «Юности» Юрий Варшавер[91], тогдашний муж Юнны Мориц. Ей отдали целый ворох рукописей – дома разбирала. И мужу попалась на глаза «Полина». Приведём текст по самиздатовским копиям (в изданных книгах – поздние версии):
Здесь, конечно, и есенинский (имажинистский) драйв, и эпатаж Маяковского («Мир огро́мив мощью голоса, / иду – красивый, двадцатидвухлетний»), и, собственно, гений самого Губанова. «Полина» – это его лебединая во всех смыслах песня. Выглядит нетрадиционно, авангардистски и одним своим строем речи вызывает нервный зуд у правоверного коммуниста[92]. Но содержание – это всё, что мучает молодого человека: в имени «Полина» тесно сплетены поэзия, любовь и родина (по, л, ина). Казалось бы, что ещё нужно?
Варшавер показал текст своему другу Петру Вегину[93], а тот в свою очередь позвонил Евгению Евтушенко.
Есть и другая версия. Её прописывает Наталья Дардыкина, успевшая пообщаться со многими губановскими родственниками, возлюбленными и друзьями[94]:
«…он случайно оказался у приятеля, жившего недалеко от Евгения Евтушенко. Лёня, не застав поэта дома, нарисовал мелом на входной двери человека в петле, собирался нацарапать текст, тут и появился Евгений Александрович и очень удивился: “За что вы, молодой человек, меня в петлю отправили?” Губанов сразу стал читать стихи. Поражённый Евтушенко пригласил незваного гостя на кухню читать ещё и ещё. Евтушенко обещал талантливому мальчику свою поддержку. И отнёс в “Юность” поэму “Полина” 16-летнего автора».
91
Внимание к себе Губанов ценил. Был добропамятным. И участие Варшавера не забывал. Об этом свидетельствует одно из ранних его стихотворений: «Поговорим о городах / На радость Юрику Варшаверу, / Мне в них по лесу голодать. / Как по поэзии в Ошанине. / Ах, современность мне до лампочки, / Смотри – стесненью вопреки, / Как слиплись на осенней лавочке / Мои интимные стихи! / Как заглуша твою распутицу. / Во мне, ерша фонарный чуб, / Не тракт любви гудит, а улица. / С толпою разношёрстных чувств» (РГАЛИ. Ф. 379. Оп. 6. Ед. хр. 921.). Андрей Журбин объясняет, откуда возникла эта «шпилечка» в адрес Ошанина: «…на выставке художника Николая Сенкевича, организованной его ровесником Губановым, произошёл скандал с посетителем – лауреатом Сталинской премии поэтом Львом Ошаниным. [Сенкевич рассказывал: ] «Губанов разругался с Ошаниным, сказавшим, что он неправильно обращается с образом, не хочет работать, как работают поэты. Губанов тогда уже чувствовал себя великим поэтом» (Журбин А. А. Отраженья зеркальных осколков: заметки о жизнетворчестве Губанова. – Астрахань: ИПК «Волга», 2013. С. 20). Не Губанову ли в том же 1962 году отвечает Ошанин этими четырьмя строчками? «Ступай, не бойся честных драк, / Душой ранимою пылай… / Но отличай щенячий лай / От злобы маленьких собак» (Ошанин Л. И. «Ступай, не бойся честных драк…» // Собрание сочинений в 3 т. – М.: Молодая гвардия, 1981. Т. 2. С. 124).
92
Мария Марковна Шур, правда, была иного мнения: «У Губанова и поэтов его круга всего этого не было. Это скорее всего было у Евтушенко и Вознесенского. Вспомним, например, ассонансную рифму, которая получила название “евтушенковской”, и поразительные метафоры Вознесенского. Именно эти поэты представляли, как убеждена, наш поэтический авангард 60-х годов. А у Губанова и его товарищей, наоборот, был возврат к прерванной традиции русской поэзии. На мой взгляд, это было реваншистское движение, направленное к обретению старых корней, к возвращению в современную поэзию старых форм. Они пытались вернуть Пушкина обратно на пароход современности…» – Подробней см.: Сенкевич А. Показания свидетелей защиты (русский поэтический авангард 60-х годов). – М.: Знание, 1992. С. 33.
93
Вегин Пётр Викторович (наст. фамилия Мнацаканян, 1939–2007) – поэт. Печатался как поэт с 1958 года. В 1963 – перебрался в Москву. По совету А. А. Вознесенского взял себе псевдоним – Вегин. В 1964 – первый сборник стихов. С 1969 – член СП СССР.
94
Дардыкина Н. Уставший вопрошать и бастовать. // Московский комсомолец. 1997. № 56 (26 марта). С. 4.