Вроде Володи и Серёжи – это вроде Маяковского и Есенина, с которыми постоянно сравнивали Губанова.
А тут мы видим некоторую иронию по отношению к коллеге.
Или вот ещё стихотворение[196]:
И как будто продолжение его[197]:
Такие экспериментаторские тексты и очень любопытные. В них и точные наблюдения за молодыми поэтами, и, конечно, старческое… только не брюзжание, нет!.. а скорее весь жизненный опыт, который подсказывает Сатуновскому, что всё это мельтешение пройдёт, пена дней осядет – и тогда будет видно, кто чего стоит.
Ещё в окружении Губанова – художники Эрнст Неизвестный, Оскар Рабин, коллекционер Георгий Костаки – да и практически вся художественная Москва. Плюс разная литературная шпана – начиная с посетителей многочисленных литературных студий и заканчивая, условным, Славой Лёном.
Где-то неподалёку вездесущий и неуловимый Сергей Чудаков. Кира Сапгир вспоминала: «[Про него] говорили: шантаж, эпатаж, съёмки порнофильмов, тюремные психушки. Он был властителем дум на “Психодроме” – плешке перед журфаком на Моховой. Под липами, пахнувшими марихуаной, перед млеющими сокурсницами…»[198]
Кира Сапгир описывала одну московскую квартиру, где бывал Губанов и его окружение. Это квартира Любови Молоденковой (Аиды[199])[200]:
«…здесь можно было встретить богемного художника и литератора-отказника, поэта-битника, дворника, иностранного дипломата… Читает стихи Сапгир. Играют в шашки полупьяный Зверев с фотографом Владимиром Сычёвым – тогдашним мужем Аиды. Выигрывает Сычёв – Зверев делает рисунок. Выиграл Зверев – Сычёв даёт ему рубль».
Было чувство, что в этой среде – каждый друг другу брат и не иначе. Кублановский нам рассказывал: «В 1960-е годы я ещё не знал стихов Пушкина: “Самостоянье человека – залог величия его”, но старался держать на особицу. И тем не менее незримое ощущение братства с самиздатчиками было: и с тем же Алейниковым, и с Лёней, и с Сапгиром. Это братство было и, очевидно, сохранялось вплоть до падения коммунистического режима»[201].
Оттого и называли один другого ласково. Возьмём будущих смогистов. Юрий Кублановский для литературной среды – Куб, Кубик. Владимир Батшев – Батик, Батик-братик. Алёна Басилова – Бася. Александр Соколов – уже для всего мира – Саша Соколов. Где-то рядом – молодой Эдуард Савенко, который вскоре напишет блистательную книгу «Это я – Эдичка». Юлий Даниэль – просто Юлик. Никита Хрущёв для современников – именно Никитка (доводилось слышать и от Андрея Битова, и от Юрия Кублановского).
Леонид Губанов, соответственно, Лёня, Лёнечка, Губан, Губыч.
И всё это не столько уменьшительно-ласкательная форма имени, сколько определённый маркер. Ещё Мариенгоф – человек, казалось бы, иного времени и уж точно иного склада – удивлялся этому «явлению»:
«…в художнической среде – главным образом писательской и актёрской – люди изо всех сил стараются сделать вид, что они не стареют, а умирают по недоразумению. Вот и меня по сегодняшний день называют Толей Мариенгофом. Называют так не только члены Союза писателей, но и уважаемые граждане, которых я не имею чести знать ни по фамилии, ни в лицо. Небось, к примеру, Ивана Сергеевича Тургенева читатели XIX века не называли “Ванечка Тургенев”, а Короленко – “Вовочка Короленко”! Почему же советская эпоха уж больно с нами запанибратски? – не раз спрашивал я себя. – Может быть, потому, что Тургенев и Короленко с бородами были, а мы бритые? Этакие старенькие мальчики»[202].
А тут сплошь именно мальчики.
Как знакомились, где и с кем гулевали?
Генрих Сапгир вспоминал:
«В середине 60-х в нашей компании – и на Абельмановской, где Холин снимал полуподвал, и на Бауманской, где я тогда жил в комнате на четвёртом этаже с балконом – на Елоховскую церковь[203], – появились странные сильно пьющие мальчики-поэты: Лёня Губанов, Володя Алейников, Юра Кублановский и с ними ещё полтора десятка мальчиков и девочек, всех не упомнишь».
Давид Шраер-Петров рассказывает, как он стал свидетелем этой встречи:
196
Сатуновский Я. «Хочу ли я посмертной славы?» // Стихи и проза к стихам. – М.: Виртуальная галерея, 2012. С. 221.
197
Сатуновский Я. «С мычащими мальчишками…» // Стихи и проза к стихам. – М.: Виртуальная галерея, 2012. С. 227.
198
Сапгир К. Сергей Чудаков, или «Чернеет парус одинокий». // Двор чудес. – М.: Издательство «Э», 2016. С. 107.
199
Молоденкова Любовь (1936–2021) – поэт. Настоящее имя – Аида Моисеевна Топешкина. Первые стихи были напечатаны в подготовленном Галансковым журнале «Феникс» (1961). Активная участница диссидентского движения. Жила в Париже.
200
Сапгир К. Аида, или Бесцеремонность и безмятежность. // Двор чудес. – М.: Издательство «Э», 2016. С. 126.
202
Мариенгоф А. Б. Записки сорокалетнего мужчины. // Собр. соч. в 3 т. Т. 2. Кн. 2. С. 39–40.
203
Здесь же по соседству до 1966 года жил Андрей Вознесенский: улица Нижняя Красносельская, д. 45, кв. 45. А в 1970-е годы в Елоховском соборе работали Алейников и Кублановский: первый – дворником, второй – сторожем. Алейников вспоминал: «[В] одну студеную зиму, когда, работая в Елоховском соборе дворником, на-махавшись ломом и лопатой, заходил я с мороза погреться к Юре, сторожу сего собора, в тесную будку, а Юра, уже заварив чай, ждал меня, сидя в старом ватнике за столом, на котором лежала вышедшая совсем недавно и успевшая добраться к друзьям “Школа для дураков” Саши Соколова». – Подробней см.: Алейников В. Д. Возвращение [Предисловие и послесловие к сборнику стихов.] // Кублановский Ю. М. Оттиск. – М.: Прометей, 1990. С. 33.