В этом месте Всевышний завершит поднятую им космогоническую революцию, и небесные тела снова начнут свое движение, и это будет верховным движением, и оно сделает землю твердой и устойчивой, «non inclinabitur in seculum seculorum» (из-за этого она не будет отклоняться из века в век в разные стороны), пока не будет выполнена и не изменится воля Господня. Правда, мы придерживаемся двоякого мнения, и Магометовы грезы помогают нам переступить через черту естественных явлений, и иногда сам Бог через таких своих посланцев, как огонь и пламя, открывает нашим внешним ощущениям и, прежде всего, нашим глазам то, что вызывает предсказания, и иногда мы постигаем такие события, которых еще нет, зная, что они будут, обязательно будут. Это ясно тому, кто пророчествует. Пророчество, пораженное внутренним озарением, выявляется с внешним светом и через внешний свет, хотя проясняемое глазооткровением приходит только через брешь в ощущениях, обостренных воображением.
Явственной первоосновой того, что именно предсказывается, становится божественное вдохновение или сошествие ангельского духа на человека, который возвышается до пророка. Дух этот во время ночных бдений устремляет его ввысь, озаряя нездешним светом его мироощущение. И с помощью астрономических указаний он пророчествует со сверхчеловеческой уверенностью, что пророчества сбудутся. Это делает предсказанное священным, и этим пророк обязан свободе и силе собственного ума, а не кому-либо или чему-либо еще.
Слушай же меня, сын мой! И вникай в то, что есть в моих астрологических откровениях, освященных Божественным вдохновением: над нами уже занесены мечи, на нас идут приступом эпидемии и войны, гораздо более страшные, чем те, что были перенесены тремя поколениями, жившими раньше нас. На нас надвигается голод, который будет повторяться с такой же последовательностью, как и движения звезд. «Visitabo in virga ferrea iniquitates eorum, et in verberibus percutiam eos» («Я обличу их беззакония и злодейства и опрокину их ударами железной дубины»).
Знай, сын мой, что гнев Божий будет на длительный срок распростерт над землей. И еще до того, как сбудется предсказанное мною, вся земля попадет во власть яростных и частых ураганов и бурь. «Conteram ego, et confringam et non miserebor», — сказал Господь («Я растопчу их, не дав никому никакой пощады»).
И тысячи других бедствий будут вызваны невероятным разливом вод и непрестанными дождями. Вот что я с большой полнотой утверждал в моих пророчествах, написанных в soluta oratione (в одиночестве), с обозначением мест, времен и обстоятельств, при которых исполнится предначертанное.
И люди, что будут жить после меня, или потомки их могут быть очевидцами бедствий и катастроф, предсказанных мной. Это мы уже отмечали, но по другому поводу, проясняя наши чувства и мысли, хотя они и были задрапированы в темные покровы. «Sed quando submoventa erit ignorantia» («Многое прояснится, когда приспеет время устранить неведомое»).
Теперь мы перед самым концом, сын мой! Прими же как дар твоего отца это послание Михаила Нострадамуса, надеющегося правильно истолковать тебе пророческий смысл этих четверостиший и молящего бессмертного Бога, чтобы он дал тебе долгую жизнь и благоденствие.
Послание составлено в Салоне, в марте 1555 г.
1. Таинственным знаньем пронизана память,
Подземные воды горят от свечи,
Трепещет и искрится бледное пламя
И в судьбы столетий бросает лучи.
2. Как будто сам Бог у меня за спиною
(Треножник из бронзы украсила вязь),
Он водит моею дрожащей рукою,
Небес и земли повелитель и князь.
3. Я вижу, как рушатся царские троны,
Когда их сметает людской ураган,
Республику сделает хуже короны
И белых и красных жестокий обман.
4. Суровый правитель появится в мире
И в тине погрязнет ладья рыбака.[14]
Ведь войн не унять самым ласковым лирам,
И быть деспотизму в грядущих веках.
5. Уходят они без тяжелых сражений,
Страну обоюдное горе гнетет,
Кому же Нарбонн с Каркассоном поверят?
Когда же смиренье в два сердца войдет?[15]
6. За что будет выклеван глаз у Равенны
И вырастут крылья у яростных ног?
Пусть двое возводят Туринские стены:
Свобода для Галлии выше тревог.
7. Вознесся глава фанатической секты,
Чьи волосы огненным вспыхнут костром,
Четырнадцать мудрому верят проекту,
Крестом, как мечом, сокрушая добро.[16]
8. Быть часто во мгле и свободе и солнцу.
Попал Гелиополис в тягостный плен.
Он данью и злом будет дико раскромсан.
И высосет Адрия[17] кровь его вен.
9. Ну как, Ромулоиды,[18] тяжко на свете?
На вас африканская буря идет,
И львиным прыжком наказующий ветер
Мальтийские земли за глотку возьмет.
10. Сержанты в строю возле клети железной,
Где мучатся семеро царских детей,
Под ними разверзлись все адские бездны.
Старик и ребенок во власти смертей.[19]
11. С Сицилией вместе в единой орбите,
Неаполь крепит королевство Леон.[20]
К союзу пожары и меч подключите:
Мозг Рима потерпит ущерб и урон.
12. Он лестно дорвется до власти порочной,
Позер и скотина, воспрявший с низов.
Он звезды сорвет политической ночью.
Вероною правит хвастливая кровь.
13. Не зря поспешили изгнанники клясться
Властителя силой с поста устранить,
Пусть в шахтах секреты врагов сохранятся,
И заговор старец сумеет разбить.
14. Славянский народ под ненастливым знаком,
Их тюрьмы и песни царям их не впрок,
На смену придет, как священный оракул,
Схоласт и догматик и ложный пророк.
15. Нам Марс угрожает военною силой,
Сквозь семьдесят битв предстоит нам пройти,
Должно быть, и церковь сорвется в могилу,
От зла никого не удастся спасти.
16. Чума и война, человечество вздыбив,
Столетья ведут к моровому концу,
И выплеснет пруд пресноводную рыбу,
Чтоб звезды летели навстречу стрельцу.
17. Лет сорок быть радуге с новым потопом,
Огромною аркой блеснув над водой,
И сорок лет засуха пыль будет сыпать на тропы
И сеять пустыни под гиблой звездой.
18. Зачем не едины беспечные галлы?
На Францию новый идет Магомет!
Италия! Море качать корабли не устало!
Марсель! В парусах неприкаянный свет.
19. Все небо в огне из-за змиев бездушных.
Прольется испанцем троянская кровь,
И вождь побежденных, врагам непослушный,
В болотной глуши стал разыскивать кров.
20. Во Франции ставят чужие палатки,
И грохот орудий раздался уже.
Тур, Нант и Блуа на позиции шаткой,
Шатаются Реймс, Орлеан и Ажан.
21. Не бойтесь пока что загадочной глины,
Насквозь пропитавшей сырую скалу,
Оттуда, из бездны, и вырвут актиний,
Как зверя, врученного новому злу.
22. Разруха и смерть оседлают науку.
Вся жизнь потеряет и ценность и смысл,
А Лангр и Оттон ждут и стужа и муки,
От войн и Шелон не поднимется ввысь.
23. Кабан с леопардом в неистовых схватках
На Марсовом поле встречают восход,
Орлиные крылья близ солнца так ярки,
Орла леопард, как спасителя, ждет.
24. Пусть небо осудит поверженный город.
Орел позабыл уцелевших врагов,
Хотя Мантуя и Кремона нескоро
Забудут про боль от былых батогов.
25. Мне дорог поборник отверженных знаний,
Вчерашний еретик, сегодня — герой,
Честь пастору, что обновит мирозданье,
Хоть древнее стало седою золой.
26. Большой человек погибает от молний.
Падение другого предчувствует ночь.
Конфликт Реймс и Лондон надолго запомнят.
Тосканье холеру осилить невмочь.
27. Страшитесь падения Кайенского дуба,
Зарыто сокровище где-то вблизи,
Но глаз смельчака, что его раздобудет,
С разбега копье боевое сразит.
28. Пусть башня у Роны трепещет от страха:
С Испании двинулись стаи фусте.[21]
О, Либра и Таурус! Все станет прахом,
Скот, люди, довольство не выживут здесь.
29. Моим современникам трудно поверить
В железных амфибий морей и земли,
Но эти чудовища выйдут на берег,
Крутая волна закипает вдали.
30. Потрепано бурями странное судно,
И видят неведомый порт паруса.
Но ветку от пальмы[22] всем выловить трудно,
И смерть с грабежами клеймят небеса.
вернуться
Катрен, навеянный опасением того, что словесные стычки между католиками и гугенотами могут перерасти в религиозную войну.
вернуться
Катрен, ставшей объектом многих и долгих споров. Одни связывают его с французской революцией, другие — с кальвинизмом. Последнее, кажется, ближе к истине: катрен этот, должно быть, направлен не столько против кальвинизма, сколько против его крайностей.
вернуться
Катрен, продолжающий вызывать большие споры. В нем видят то французскую революцию, то символическое изображение еврейских гонений при Гитлере. Семеро царских детей — семь колен Соломонова племени.
вернуться
В искусстве эпохи Нострадамуса пальмовая ветвь была символом мира.