В самом начале столетия он писал: «Когда разлетится вдребезги последний акведук, когда рухнет на землю последний самолет и последняя былинка исчезнет с умирающей земли, все же и тогда человек, неукротимый благодаря выучке по сопротивлению несчастьям и боли, устремит неукротимый свет своих глаз к зареву меркнущего солнца» (1905). Не правда ли, кажется, будто мы нечто подобное уже где-то читали? Ну, конечно, вся западная литература в нашем веке, начиная с «Любви к жизни» Джека Лондона и кончая «Стариком и морем» Хемингуэя, говорившая о человеческой стойкости перед лицом немыслимых обстоятельств, была в своем роде эхом этих слов Конрада, вернее, этой идеи, пропитывающей его творчество. Взгляните на дату — Конрад говорит о «последнем самолете» спустя всего два года после того, как оторвался от земли первый крылатый аппарат. Да, очень рано, как бы пророчески, почувствовал Конрад, что наступает время, которое потребует от рода людского совершенно исключительной, небывалой в истории стойкости.
Стойкость, выдержка, вера в свой долг — таково было кредо Конрада. «Каждый шаг — поступок», — говорил он.
А перед кем или перед чем обязан человек испытывать особое чувство долга? Конрад не отвечал прямо на этот сложнейший вопрос, но неоднократно описывал, как такой долг исполняется. «Не могу же я допустить на судне непорядок, даже если оно идет ко дну», — говорит у Конрада капитан Маквир в повести «Тайфун».
Роман «Ностромо» был написан вскоре после повести «Тайфун». В авторском предисловии Конрад рассказывает историю создания книги, и хотя его сообщения о себе обычно требуют коррекции или прояснения, в данном случае основное верно: он писал роман с мая 1903 года по сентябрь 1904 года и работал над ним с большим трудом. Тому было несколько причин. Прежде всего до этого Конрад работал не покладая рук и без особого удовлетворения, если иметь в виду читательский отклик. Кроме того, когда он закончил «Тайфун» и ряд рассказов, составивших вместе с повестью сборник, то у него, как он сам говорит, возникло ощущение, будто «писать больше не о чем». «Морская» тема, в которую он был погружен, казалась уже исчерпанной. «А ведь жить на что-нибудь нужно», — отметил он в одном из писем той поры. Наконец такой большой вещи он еще не писал, и самый охват материала был необычайно велик — книга о целой стране, переживающей социальный «непокой» (конрадовское слово), а также «серебряную лихорадку»: идет борьба и за власть, и за серебряные рудники.
Костагуана — так называется эта вымышленная Конрадом страна в Южной Америке. В предисловии Конрад упоминает о своем кратком пребывании в «Вест-Индии или, точнее, в Мексиканском заливе», однако где именно он там был, так и остается неясным. Ссылка на «потрепанную книжицу», которую Конрад будто бы много лет спустя приобрел случайно у букиниста и использовал как источник, это, видимо, ссылка на себя самого, на собственные воспоминания, только не о Латинской Америке — о Средиземноморье. Те же воспоминания были им использованы в новелле «Тремолино», вошедшей в сборник «Зеркало морей»[2]. Конрад упоминает в предисловии эту свою книгу и рассказывает о том, как он, устав от работы над «Ностромо», писал несколько страниц «Зеркала», что тоже соответствует фактам с небольшой поправкой или добавлением: Конрад не просто отвлекался к другой работе, он по-иному обращался в ней к тем же лицам и ситуациям, всплывавшим у него в памяти. Прочел Конрад и ряд книг о событиях в Парагвае или в той же Венесуэле.
Костагуана — конструкция, именно модель некоей заокеанской страны, однако составленная из многих наблюдений Конрада «в разных краях земли», как он выражался. Местоположением такой модели он выбрал Южную Америку, хотя бывал там немного, как раз потому, что этот материк тогда в литературном отношении выглядел еще неосвоенным. И ведь это не сейчас — почти столетие назад Конрад внимательно посмотрел в ту сторону.
Должное его проницательности теперь отдают и латиноамериканские писатели. В таких хорошо у нас известных книгах, как «Век Просвещения» кубинца Алехо Карпентьера, «Сто лет одиночества» колумбийца Габриэля Гарсиа Маркеса или «Господин президент» бразильца Вериссимо, заметно хорошее знакомство с «Ностромо». Некая страна в Южной Америке в качестве места действия привлекала Конрада еще и потому, что оба американских материка известны пестротой своего национального состава даже в пределах небольших стран. На сравнительно малой площади там естественно было свести выходцев из самых разных краев земли, как это и делает Конрад. Более того, Конрад не только поместил свою вымышленную страну в Южной Америке, но и перенес туда приметы многих стран, которые хорошо знал. Вот почему, когда известный польский писатель, наш старший современник Ярослав Ивашкевич, родившийся, кстати, тоже на Украине, читал «Ностромо», он узнавал в костагуанских пейзажах украинские степи, а в Сулако, столице Костагуаны, — приметы польских городов. В самом деле, разве где-либо в Южной Америке улицы выкладывали деревянной брусчаткой? Такое Конрад мог видеть в Кракове или в Варшаве.