Подобное признание Рильке имеет большое значение для нас, поскольку именно Рильке, как, пожалуй, никто другой, сам прошел через все пропасти экзистенциального отчаянья. И поэтому особенно важно, что «Дуинские элегии», которые принадлежат большей частью «позднему Рильке» не являются все же последним словом поэта и что - это до сих пор в полной мере не оценено обществом - в его последние годы жизни вырисовывается совершенно новая ступень зрелости, которая предстает почти как опровержение «Элегий» и которая, по меньшей мере, является шагом вперед и совпадает с нашим направлением преодоления экзистенциализма. Здесь выражается в поразительно новой манере чувство переполненности счастьем, чувство укрытости в целостности всеобъемлющего бытия. Это последнее доверие к существованию у него воплощено в словах: «лишь Ничто является злом, все бытие целесообразно» [12]. А это ведет нас к мысли, которую можно понимать как последнее завещание Рильке: «наше предпоследнее слово может быть словом нужды, но … самое последнее будет словом красоты» [13]. «Элегии» были словом нужды, нищеты - причем, в наше время нужно иметь в виду и всю паскалевскую подоплеку этого понятия - но при этом только предпоследним словом, которое было превзойдено и исправлено последним словом - словом красоты, словом радостного согласия. Как видим, мы опять встретились с проблемой преодоления экзистенциального отрицания. И тут снова возникает возражение: не слишком ли мы облегчили себе задачу, не есть ли это субъективная позиция двух разных поэтов, которой можно противопоставить и противоположную позицию? И на каком основании мы должны воспринимать эти поэтические утверждения как философские? Конечно, в качестве лишь поэтического слова, они не обладают общеобязательностью. Но вероятно, они все же могут рассматриваться как первый намек, первое указание на новый опыт укрытости, который совпадает с направлением нашего поиска и заслуживает непредубежденной философской проверки.
9. Дальнейшее направление исследования
Мы не вправе создавать себе иллюзии по поводу масштаба наших выводов, полученных в результате обращения к поэзии. В строго философском смысле нами только приблизительно разъяснено значение надежды и доверия для человеческой жизни. Лишь когда мы определили таким образом свою цель, возникает собственно философская задача, а именно - критически исследовать возможные средства достижения этой цели.
Проблема возможности новой укрытости человека посреди угрожающего ему мира имеет прежде всего два аспекта. Во-первых, речь должна идти о состоянии мира, внутри которого человек может чувствовать себя укрытым, и в этом смысле мы говорим об онтологической проблематике. Но одновременно речь должна идти и о самообладании, о внутреннем состоянии самого человека, который может чувствовать себя укрытом в подобном мире. А так как это самообладание осуществляется только посредством нравственного усилия, то мы говорим об этической проблематике. Оба аспекта, естественно, тесно взаимосвязаны друг с другом, но для начала должны быть рассмотренными независимо друг от друга. А поскольку мы, следуя собственной логике вещей, переходим от человека к миру, то сама собой складывается структура предстоящего исследования.
Оба аспекта опять возвращают нас к пониманию временного характера того состояния, человека, которое было описано в философии экзистенции столь же грандиозным, сколь и односторонним образом. Исходя из этого и можно приступать к расширению и преодолению экзистенциально-философской точки зрения. При этом, как будет показано в дальнейшем, феномену праздника как показательному противо-феномену указанных временных экзистенциальных состояний принадлежит решающее значение. Итак, мы приблизительно очертили границы последующего исследования.
Определенная скачкообразность хода мысли при этом неизбежна. Мы должны постоянно искать по возможности конкретные обособленные феномены из различных сфер жизни - строительные камни, которые лягут в основу концепции, разрешающей поставленную здесь проблему.
Перевод с немецкого: А.Р. Абдуллина под редакцией Р.Р. Вахитова, А.Е. Родионовой
Комментарии переводчика
Oттo Фридрих Больнов (1903-1991) - немецкий философ-экзистенциалист, создатель так называемого «оптимистического экзистенциализма». О. Ф. Больнов интересен прежде всего своим стремлением преодолеть пессимистичность экзистенциализма, изначально свойственную для этого типа мировоззрения. Несмотря на известность на Западе, отечественный читатель-философ знает Больнова мало, по той простой причине, что его главные работы долгое время не были переведены на русский язык. Правда, он все же п пал в словарь «Современная западная философия» (М, 1991), но в библиографии, приложенной к статье о нем, имеются лишь ссылки на немецкие оригиналы. Только в позапрошлом 1999 году в Санкт-Петербургском издательстве «Лань» вышла одна из его основных книг «Экзистенциальная философия» в переводе С.Э. Никулина. Для российского читателя выход этой книги имеет исключительно важное значение, так как в ней, впервые на русском языке без всяких идеологических надстроек, т.е. аутентично и системно изложены основы философии экзистенциализма. Хотя нам трудно согласиться с переводом названия работы; на наш взгляд немецкий термин «Existenzphilosophie» лучше перевести «философия экзистенции» или «философия экзистенциализма». Этот вопрос, полагаем, имеет принципиальное значение, ибо, говоря «экзистенциальная философия» мы тем самым подразумеваем некое философствование с использованием понятийного аппарата, выработанного экзистенциализмом, но такое философствование еще не есть философия экзистенциализма. К тому же предлагаемый нами перевод «Existenzphilosophie», как нам кажется, более естественен с точки зрения языковых норм, ведь и Naturphilosophie переводится «философия природы», но никак не «природная философия».
Однако другая не менее важная работа Больнова - «Новая укрытость» до сих пор не дошла до русскоязычного читателя. Мы предлагаем здесь перевод «Введения» из этой книги. При этом мы предлагаем перевести название книги «Новая укрытость», а не «Новая защищенность», как предлагают сделать A.C. Колесников и Ю.А. Сандулов в статье «Позитивный экзистенциализм» Отто Фридриха Больнова» (см. указанную книгу). Дело в том, что немецкое существительное «Geborgenheit», которое стоит в оригинале, образовано от глагола «geborgen» - укрытый, находящийся в безопасном месте, который в свою очередь образован от глагола «bergen» - прятать, укрывать, спасать. Поэтому «Geborgenheit», на наш взгляд, лучше пере- вести «укрытость», тем более, что русское «защищать», также как и немецкое «schuetzen» происходит от слова «щит», тогда как слово «укрывать» связано со словами: крыть, городить, загораживать и соотносится со словом «гора», также как и немецкое «bergen» - со словом «Berg». К тому же обращение к тексту самого Больнова позволяет заключить, что он различал «укрытость» и «защищенность», так, на стр. 21 данной работы мы встречаем: «im Vertrauen zu einem bestimmten bergenden und schutzenden Menschen». Далее, Мартин Хайдеггер - мыслитель, разработавший философский аппарат экзистенциализма, как известно, перевел греческое «алетейя» на немецкий «Unverborgenheit». Итак, истина по Хайдеггеру звучит по-немецки - несокрытость (между прочим, это слово тоже является новшеством с точки зрения немецкой языковой нормы).
Необходимо сделать и еще одно замечание. В предлагаемом тексте фигурирует наряду с привычным прилагательным «экзистенциальный», не очень привычное - «экзистентный». Здесь мы следуем В.В. Бибихину, который отмечал, что это слово нужно для отличия немецких «existentiell» и «existentiall». (см. Хайдеггер «Бытие и время». М., 1997)