— Таа-каа-саа-гоо, — тряся головой, пел отец. И не то чтобы пел. Язык его заплетался, голос застревал где-то в горле, и лишь свистящее дыхание прорывалось сквозь редкие зубы.
— Отец, отец, довольно, перестань! — умоляла его мать со слезами на глазах. Но отец не унимался. Сестра пыталась придержать его дрожащую руку, а он все пел и пел.
Я молча наблюдал за происходящим. Отец и мать, которые безропотно мирились с изменой детей — каждый из детей по-своему обманул их надежды, — были до смерти рады этой встрече. Все, наконец, собрались под родным кровом и по такому радостному случаю. Может быть, впервые они были по-настоящему счастливы. Меня душили рыдания. Сино же, ничего не подозревая, смеялась до слез.
На сей раз второй этаж был отведен для нас с Сино. Я быстро сдвинул футоны, положив рядом подушки.
— В снежных краях есть обычай — спать без всего. В пижаме не удобно.
Сбросив кимоно и нижнее белье, я, как есть, быстро забрался под футон.
Сино аккуратно сложила свое кимоно, щелкнула выключателем, присела на корточки возле моей подушки и робко спросила:
— И мне без всего?
— А как же! Ведь ты теперь — житель снежной страны.
Сино прошуршала в темноте одеждой.
— Извините!
Что-то светлое прильнуло к моему боку.
Я впервые обнимал Сино. Ее тело оказалось прекраснее, чем я предполагал. Скользнув ладонью по упругой груди Сино, я ощутил сладостную истому. Кожа у нее была настолько нежная и тонкая, что, прикасаясь к ней, я чувствовал, как в жилах течет кровь. Жар ее тела передался мне, и вскоре мы оба горели.
Этой ночью Сино была послушной куклой, и я, неопытный кукловод, обезумев от счастья, наслаждался ею.
Мы лежали, прижавшись друг к другу, и не могли уснуть.
— Тебе не жарко? — спросил я тихо.
— Ничуть. Давай и в Токио будем так спать, — предложила Сино.
Мы стали в подробностях вспоминать минувший день и нашу свадьбу.
— Ты знаешь, мне стыдно признаться: я ничего не умею делать. Но я научусь. Только теперь я поняла, как глупо провела двадцать лет жизни. Я никогда не думала о себе. Все думала о других — когда мне этого хотелось и когда не хотелось. Терпела... Терпела...
— Сино-сан из «Синобугава[22]»!
— Нет, нет! Забудь об этом. Я теперь не та Сино. Теперь я буду думать только о тебе и о себе. Все будет хорошо.
Когда она умолкла, в снежном краю стало тихо как на дне земли. Неожиданно тишину нарушил чистый звон колокольчика. Звон медленно приближался.
— Колокольчик? — удивилась Сино.
— Это сани.
— Сани?
— Да, лошадь тащит сани. Какой нибудь крестьянин возвращается из кабачка.
— Ой. как мне хочется посмотреть!
Мы выскочили в коридор накинув одно кимоно на двоих. Когда я немного раздвинул ставни, холодный, как клинок, свет упал на голое тело Сино. По белой от снега дороге медленно двигалась черная тень. В санях, закутавшись в одеяло, дремал одинокий возница. Он был один и наверное, возвращался домой. При лунном свете на копытах лошади сверкали подковы.
Мы смотрели, как завороженные, пока я не почувствовал, что Сино дрожит.
— Пойдем быстрее! Завтра в дорогу. Поспим хотя бы немного.
— Уснем, пока не смолк колокольчик.
Забравшись под футон, Сино прижалась ко мне поплотнее. Она никак не могла согреться, и я почувствовал плечом, что у нее зуб на зуб не попадает.
Колокольчик замер, но в ушах оставался звон.
— Слышишь?
Сино не ответила Я прикоснулся к ее губам. Она спала.
На следующее утро мы отправились в свадебное путешествие.
Мне не хотелось ехать только потому, что так принято, но мать все-таки настояла — мы повиновались. Решено было, что мы отправимся к горячим источникам. Это небольшая деревушка в долине, немного севернее здешних мест. Там в далекой юности, разочаровавшись во всем и забросив школу, я проболтался четыре сезона. Теперь мне захотелось свезти туда Сино чтобы в тот источник, в белой мути которого я смывал горький пот своих страданий, окунулась та, что освободила меня от них.
Утренний поезд был битком набит торговцами. К счастью, нам удалось найти свободные места друг против друга. Полузакрытыми глазами Сино смотрела на утренний пейзаж за окном. Но не успели мы отъехать, как вдруг она очнулась и тряся меня за колени, вскрикнула:
— Смотри! Смотри! Видишь?
За окном, куда она указывала, мелькали невысокие дома, запорошенные снегом, обледеневшая река, мост, сторожевые будки, храм, за ними — невысокие горы.
— Куда смотреть?
— Как куда? Вон же наш дом!
В самом деле, среди снега, у самого края реки, в лучах утреннего солнца белела стена нашего дома.