— Да, но я тут же понял, что смогу выдать убийство за несчастный случай.
— И все же что привело вас к мысли, что вы убили ее умышленно?
— Мое сердце, которое забилось учащенно.
— Вы решили, что вам удалось всех провести?
— Да. Тогда я как можно естественнее изображал ужас и скорбь. Окажись рядом хотя бы один проницательный человек, он заметил бы, что я притворяюсь. Теперь при одном воспоминании об этом меня бросает в холодный пот...
В тот вечер я решил во что бы то ни стало доказать всем свою невиновность. Против меня и не было улик, это можно почувствовать только сердцем. Все знали, что мы не ладили, но из этого не следовало, что я способен убить ее. Мне достаточно было сказать: «Промахнулся» — и никто не доказал бы обратного. Возможно, наши отношения кое-кого навели на подозрения, но это не могло служить доказательством моей вины. В общем, за отсутствием улик меня должны были оправдать. Совершенно спокойно перебирая в памяти подробности случившегося, я представлял себе, как, давая показания, все будут утверждать что произошел несчастный случай. Но потом мною вдруг овладело сомнение: а почему все-таки я решил, что сделал это умышленно? Видимо, потому, что в последний вечер я думал об убийстве и оно действительно произошло. Я окончательно запутался и перестал что-либо понимать. Но потом на меня нашло просветление и на душе стало легко. На радостях мне захотелось кричать во весь голос.
— Вы поняли, наконец, что промахнулись?
— Нет, я так еще не думал. Я просто понял, что сам ничего не знаю и что, если честно расскажу все, как было, меня не осудят. Поэтому я могу не обманывать себя и других, не изображать все это несчастным случаем. Я не могу категорически утверждать, что промахнулся, но и не могу сказать, что совершил предумышленное убийство, не могу ни признать свою вину, ни отрицать ее.
Хан замолчал. Молчал и судья, потом вдруг произнес скороговоркой:
— Все это похоже на правду. Но скажите, неужели вам нисколько не жаль своей жены?
— Нисколько. Я и представить себе не мог, что буду рассказывать о смерти жены с такой радостью.
— Хорошо! Можете идти.
Хан молча поклонился и вышел. Судья, будто кто его подхлестнул, резким росчерком пера написал: «Невиновен».
Дзюнитиро Танидзаки
Татуировка
Это было во времена, когда люди почитали легкомыслие за добродетель, а жизнь еще не омрачали, как в наши дни, суровые невзгоды. То был век праздности, когда досужие острословы могли жить припеваючи, заботясь лишь о безоблачном настроении богатых и знатных молодых людей да о том, чтобы улыбка не сходила с уст придворных дам и гейш. В романах с гравюрами и на театральных подмостках появились женоподобные герои: Садакуро, Дзирайя, Наруками.
Повсюду красота сопутствовала силе, а уродство — слабости. Люди шли на все ради красоты, некоторые даже соглашались покрыть свою кожу несмываемым раствором. Причудливые сочетания линий и красок испещряли тела.
Посетители «веселых кварталов» Эдо выбирали для своего паланкина носильщиков с искусной татуировкой, женщины из Есивара и Тацуми охотно дарили благосклонность татуированным. Среди любителей подобных украшений встречались не только игроки, пожарники и прочая беднота, но также зажиточные горожане, а иногда и самураи. Время от времени устраивались смотры, участники которых демонстрировали свои обнаженные тела, гордо похлопывая по татуировкам, хвалились новыми приобретениями и обсуждали достоинства рисунков.
В те времена жил необычайно искусный молодой татуировщик по имени Сэйкити. Сравнить его можно было лишь с такими мастерами, как Тярибун из Асакуса или Яцухэй из Мацусима-мати. Кожа десятков людей, словно шелк, ложилась под его иглы. Немало работ из тех, что снискали всеобщее восхищение на смотрах татуировок, принадлежало ему. Дарума Кин славился изяществом ретуши, Каракуса Гонта — яркостью киновари, Сэйкити же был знаменит непревзойденной смелостью рисунка и красотой линий.
Прежде Сэйкити был художником укиё-э[25] школы Тоёкуни и Кунисада. И после того, как он оставил живопись и занялся татуировкой, прежние навыки давали о себе знать в изысканности манеры и особенном чувстве гармонии. Люди, чья кожа или сложение не пришлись ему по вкусу, ни за какие деньги не могли добиться услуг Сэйкити. Те же, к кому он обращал свою благосклонность, должны были полностью довериться ему, положившись на его вкус и не спрашивая о цене, чтобы затем месяц, а то и два подвергаться мучительным пыткам.
Молодой татуировщик лелеял тайную страсть и тайное наслаждение. Наслаждение доставляли ему судороги несчастного, в которого он вонзал свои иглы, терзая кроваво-красную, распухшую плоть. Чем громче стонала жертва, тем большее наслаждение испытывал Сэйкити. Самые болезненные процедуры — нанесение ретуши и пропитка киноварью — доставляли ему наибольшее удовольствие.
25
Популярное направление средневековой живописи, воспевавшее быт и нравы городских верхов.