Вечерами Рудольф любил гулять по Невскому проспекту. Вскоре у него вошло в привычку забегать в музыкальный магазин у Казанского собора и покупать там ноты. Он всегда очень внимательно изучал богатый выбор музыкальных партитур и грампластинок, представленный в магазине. Заведовала магазином Елизавета Михайловна Пажи – маленькая, пухленькая и обаятельная женщина лет сорока с кудрявыми черными волосами, теплой улыбкой и глазами, лучившимися умом. Тронутая пылкой любознательностью Рудольфа, она стала знакомить его с заходившими в магазин музыкантами. И иногда даже просила их сыграть для Рудольфа его любимые вещи на пианино, стоявшем в торговом зале. А когда магазин бывал пуст и у Пажи находилось свободное время, она сама садилась за инструмент и играла для Рудольфа.
Подобно Удальцовой, Ворониной и Войтович, Елизавета Михайловна восхищалась пытливым умом юноши и поощряла его жадное стремление узнавать новое. Не имевшая своих детей, Пажи принялась его опекать и стала приглашать к себе домой. А там Рудольфа ждали интересный разговор и вкусная еда, разительно отличившаяся от спартанской диеты в столовой училища. Муж гостеприимной хозяйки Вениамин – хоть и был по специальности физиком – увлекался поэзией. «Невозмутимый бородатый мужчина» познакомил Рудольфа со многими поэтами. Он декламировал свои любимые стихи, следя за ритмом и тональностью каждого слова так же, как его жена следила за звучанием каждой музыкальной ноты. Супруги постоянно принимали у себя артистов и представителей интеллигенции. И Рудольф упивался атмосферой одного из тех своеобразных петербургских «салонов», о которых так любили ему рассказывать Воронина и Войтович. Заботами Елизаветы Михайловны он начал брать уроки у Марины Петровны Савва, пианистки Малого театра оперы и балета. Муж Марины Петровны Николай был в том же театре скрипачом. Тоже бездетные, они, как и Пажи, стали приглашать Рудольфа к себе домой.
Он энергично упражнялся на одном из многочисленных пианино в училище. Обычно Рудольф играл Баха, восхищаясь строгими композиционными формами произведений выдающегося композитора. Но на первом месте для него оставался все-таки танец. И каждый вечер, когда для учеников наступало время отдыха, Рудольф разыскивал пустой зал. Ему нужно наверстывать упущенное время, напоминал он Мении. А одного полуторачасового занятия в балетном классе для этого было мало. Рудольф, по его собственному признанию, находился не в таком выигрышном положении, как Юрий Соловьев или Наталья Макарова – талантливые ученики, начавшие тренироваться гораздо раньше. «Я ко всему относилась спокойно, а Рудик нет, – вспоминала Мения. – Он был амбициозным и потому очень спешил. Однажды несколько старших учеников вошли в класс, где мы работали. Рудик швырнул в них стул и закричал: «Черт возьми! Вы не будете здесь заниматься!» Мения к тому моменту уже привыкла к вспышкам его необузданности. Хотя, по ее словам, «такого себе больше никто не позволял. Сейчас говорят, будто бы он начал себя так вести только после того, как сделался звездой. Нет, он всегда так поступал, даже когда был никем… Наши одноклассники предупреждали меня: если он не будет следить за своим поведением, его исключат из училища. Они не любили его, потому что он держался неприветливо. Даже не удосуживался здороваться… Он был замкнут в собственном мире, в своей жизни».
Рудольф отказался вступать в комсомол – молодежное крыло Коммунистической партии. Членство в комсомоле[56], как и в пионерии, было практически обязательным и считалось неизбежным «обрядом посвящения». Но не всегда молодые люди вступали в этот союз по искренним убеждениям; иногда это делалось ради карьеры и даже безопасности: один в поле не воин! Остаться одиночкой означало противопоставить себя большинству и привлечь внимание независимой жизненной позицией.
56
Многие комсомольские лидеры обеспечивали себе продвижение по карьерной лестнице, даже в органах госбезопасности; пример тому – Александр Шелепин, возглавлявший КГБ в те годы, когда Нуреев жил в Ленинграде.