В непримиримое противоречие с самим собой впадает г. Скабичевский, усвоив себе» французскую точку зрения на историческую роль натурализма.
Вопреки прежним собственным утверждениям, он открывает в русской литературе существование «натуралистической школы» и приписывает этой школе доминирующее влияние, продолжающееся, по его мнению, многие десятки лет.
Действительно, существовала в России, как всем известно, «натуральная гоголевская» школа.
Но, по словам г. Скабичевского, лишь один Гоголь[5] может считаться представителем натуралистического объективизма. В то же время г. Скабичевский отказывался признать, что Гоголь «начинает новый период нашей литературы»: Гоголь только «завершает «старый» период. Вместе с Гоголем умирает объективный натурализм.
После Гоголя в произведениях беллетристов сороковых годов русская литература проникается осмысленным идейным содержанием».[6] «Русская жизнь в этих произведениях рисуется всесторонне, во всех ее как мрачных и отрицательных явлениях, так и в прекрасных и поэтических.[7] Художественный реализм в них счастливо сочетается с гуманно-прогрессивными тенденциями, поэзия с прозой. С «объективным протоколизмом», т. е. с «натурализмом» в собственном смысле этого слова, произведения беллетристов «сороковых» годов (которых их современники окрестили последователями «натуральной школы») не имеют ничего общего.
Точно также того протокольно-объективного направления, которое придает «идеям» второстепенное значение, считает нужным утилизировать их «лишь для очистки совести», которое не идет далее скучнейшей прозы, далее изображения «тины и дрязг обыденной жизни» – такого направления г. Скабичевский прежде не замечал и в литературе последующих десятилетий.
Напротив, он неоднократно упрекал русский беллетристов за излишнюю тенденциозность и отсутствие объективности, за их неумение отрешиться от «романтических» приемов при изображении повседневной «обыденной» жизни.
Так, характеризуя беллетристику конца шестидесятых и начала семидесятых годов, он говорил:
«Вы посмотрите, что только делается в современной беллетристике: ныне не требуется ни знания жизни в ее не подкрашенной правде, ни возведения действительности в перл создания… или, сказать проще, обобщений частных явлений в общие образы: писатель может остановиться на первых конкретных фактах, обративших на себя внимание[8]… имеет полный произвол искажать действительность как ему вздумается, пригоняя ее к задуманной идее, даже совсем обойтись без действительности, пригоняя ее к задуманной идее…[9]
И он обрушивается на романистов, вроде Бажина и Михайлова-Шеллера, с очень серьезным обвинением: по его словам, эти романисты, изображая «триумфальное шествие светозарных героев», сойдя с реальной почвы и ударившись в идеализм, «вместо того, чтобы представлять жизнь в настоящем свете», вместо того, чтобы обнаруживать перед читателями все их недостатки, – «употребляют все усилия, чтобы закрыть от них настоящую действительность со всем ее жалким убожеством, обольщая их различными радужными призраками», и, таким образом, воспитывая в читателях полнейшее непонимание жизни.
В литературе восьмидесятых и девяностых годов г. Скабичевский также не замечал прежде «натуралистических» влияний.[10]
И его жалобы на то, будто русская литература до последнего времени была жалкой жертвой объективного натурализма, является в его устах совершенно неожиданным признанием, столь же неожиданным, как был неожидан его поход против «аскетических недугов» интеллигенции…
Французские критики, которым в данном случае следует г. Скабичевский, имели, действительно, реальное основание придавать натурализму первенствующее значение в ходе развития французской литературы. Натурализм, действительно, был во Франции несущественной школой, долгое время распоряжавшейся властно судьбами литературы. Но и французские критики, усвоивши упрощенный взгляд на литературное движение, оценивая писателей преимущественно с точки зрения отношения их к «романтизму» и «натурализму», а не с точки зрения принадлежности их той или другой общественной группе, все-таки часто бывают поставлены в очень затруднительное положение.[11]
8
Теперь г. Скабичевский склонен защищать именно таких писателей, которые «останавливаются на первых конкретных фактах, обративших на себя внимание» (именно за эту способность он ценит теперь А. Чехова: «Русская Мысль», стр. 99).
10
Если он указывает на И. Ясинского, как писателя, поддавшегося влиянию французских натуралистов, то он имеет в виду лишь подчеркнуть его «сексуализм».
11
Так, они не знают, как им следует взглянуть на таких писателей, как Беранже или Эркман-Шатриан.