43. А что я называю наслаждением, вы уже знаете, и я напоминаю об этом лишь для того, чтобы неприязненное отношение к самому слову вы не перенесли на всю мою речь. Поскольку люди в своей жизни более всего страдают от незнания того, что́ есть благо, а что́ есть зло[122], и из-за этого заблуждения часто лишаются величайших наслаждений и терзаются жесточайшими душевными муками, необходима мудрость, которая стала бы для нас надежнейшим проводником по пути к наслаждению, заставив нас отбросить свои страхи и желания (cupiditates), освободив нас от всех вздорных мыслей и ложных мнений[123]. Ведь одна только мудрость способна изгнать отчаяние из нашей души и не дать нам дрожать от страха, способна научить нас жить в спокойствии[124], умерив пыл всех наших желаний. Ведь страсти ненасытны, они губят не только отдельных людей, но и низвергают целые роды, а нередко потрясают даже целые государства.
44. Желания порождают ненависть, вражду и раздор, войны и мятежи, они бушуют не только вне человека и не только в слепой ярости обрушиваются на других, но и, заключенные внутри нас, в наших душах, борются и враждуют друг с другом[125], что неизбежно привносит в нашу жизнь ужасную горечь, так что только мудрец, совершенно отбросивший все пустое[126] и все заблуждения, довольствуясь пределами, установленными природой, способен жить без огорчения и страха.
45. Есть ли что-нибудь более полезное и более пригодное для жизни, чем следующая, установленная Эпикуром классификация! Он считает, что существуют, во-первых, желания (cupiditates) естественные и необходимые, во-вторых, желания естественные, но не необходимые, и, в-третьих, желания и неестественные, и не необходимые[127]. Суть их в том, что необходимые желания могут быть удовлетворены без больших усилий и не требуют никаких издержек, естественные желания нуждаются в немногом, потому что богатства самой природы и легко достижимы, и ограниченны; для пустых же желаний нельзя найти ни меры, ни предела[128].
XIV. 46. И если мы видим, что вся жизнь в результате заблуждений и невежества утрачивает свой порядок и только мудрость способна защитить нас от бурного натиска страстных желаний (libidines)[129] и страха перед опасностями, научить спокойно переносить несправедливости самой судьбы и указать все пути, ведущие к покою и невозмутимости, почему же мы не решаемся сказать, что и к мудрости следует стремиться ради наслаждения, а глупости избегать, чтобы избавиться от тягот?
47. С тем же основанием мы скажем, что и к сдержанности (temperantia) следует стремиться не ради нее самой, но потому, что она приносит в наши души мир, успокаивая их и смягчая рождающимся в них согласием[130]. Ведь сдержанность есть то, что напоминает нам о необходимости следовать разуму, выбирая, к чему стремиться, а чего избегать[131]. Ибо недостаточно решить, что следует и чего не следует делать, но необходимо твердо придерживаться однажды принятого решения. Большинство же, не будучи в состоянии удержать и сохранить то, что сами же они решили, побежденные и бессильные перед явившимся им образом наслаждений, отдаются на милость желаниям, позволяя связать себя, не предвидя, что произойдет, и поэтому ради незначительного и вовсе не нужного им наслаждения, которое может быть добыто иным путем и без которого можно к тому же совершенно безболезненно обойтись, они обрекают себя на тяжкие страдания, лишения, позор, а нередко подвергаются и законному наказанию по суду.
48. Но те, кто намерен получать удовольствие от наслаждений, не желая в то же время, чтобы за ними следовали какие-либо страдания, и не хочет отказаться от суждения разума, чтобы, отдаваясь наслаждениям, не сделать того, что по их представлениям не до́лжно делать, [они], отказываясь от наслаждения, тем самым обретают его в величайшей степени. Эти же люди претерпевают страдания, чтобы в ином случае не претерпеть бо́льших. Отсюда понятно, что невоздержанности следует избегать не самой по себе и к умеренности стремиться не из-за того, что она заставляет избегать наслаждений, а потому что за ней следует большее наслаждение[132].
122
[6] Цицерон использует стоическое определение разумности как знания того, что есть благо и что есть зло. См. Диоген Лаэрций VII 92, SVF II 174; 1181; III 266 и др.; ср. у Цицерона «О пределах блага и зла» V 67, а также «О нахождении» II 160, «О законах» I 60, «О природе богов» III 38 и 71.
123
[7] Ср. Цицерон «Подразделения речей» 38 — об ошибках, страхах и вожделениях как проявлениях неразумности (imprudentia).
124
[8] Ср. Эпикур «Письмо Менекею» 132: «…нашу жизнь делает приятной только трезвое рассуждение, исследующее причины всякого предпочтения и избегания и изгоняющее мнения, поселяющие великую тревогу в душе». Об опасности ложных мнений для душевного спокойствия (ἀταραξία) см. также Эпикур «Главные мысли» XXII: «Нужно держать в виду действительную цель жизни и полную очевидность, по которой меряются мнения, — иначе все будет полно неопределенности и
127
[11] Ср. Эпикур «Главные мысли» XXIX «Желания бывают: одни — естественные и необходимые; другие — естественные, но не необходимые; третьи — не естественные и не необходимые, а порождаемые пустыми мнениями. Естественными и необходимыми желаниями Эпикур считает те, которые избавляют от страданий, например, питье при жажде; естественными, но не необходимыми — те, которые только разнообразят наслаждение, но не снимают страдания, например, роскошный стол; не естественными и не необходимыми — например, венки и почетные статуи». Подобная классификация, хотя в несколько иной форме, приводится также в «Письме Менекею» 127: «…среди желаний наших следует одни считать естественными, другие — пустыми; а среди естественных одни — необходимыми, другие — только естественными, а среди необходимых одни — необходимыми для счастья, другие — для спокойствия тела, третьи — просто для жизни». Эпикурова классификация желаний восходит к Платону — см. «Государство» 558d сл.
128
[12] Цицерон передает идею Эпикура весьма не точно. Эпикур действительно говорил, что необходимые естественные желания в отличие от желаний пустых легко удовлетворимы (ср. «Главные мысли» XV: «Богатство, требуемое природой, ограничено и легко достижимо, а богатство, требуемое пустыми мнениями, не имеет предела», а также см. XXI и «Письмо Менекею» 130), однако это положение никак не могло служить основанием для данной классификации желаний: сущность необходимых желаний должна заключаться в том, что они необходимы, а не в том, что их можно без труда удовлетворить. Согласно Эпикуру, необходимые желания отличаются от всех прочих тем, что без их удовлетворения человек испытывает боль — таковыми желаниями являются голод и жажда. Естественные, но необязательные желания (например, желание изысканной пищи), как и желания необходимые, связаны с естественным состоянием и функционированием организма, но при этом человек не будет страдать, если они окажутся не удовлетворены. Желания третьего вида не естественны, т. е. нормальный неиспорченный человек вообще не испытывает их (например, желание почестей). Эти желания возникают только вследствие «пустых мнений» — когда мы ошибочно предполагаем, что их удовлетворение может принести нам наслаждение.
Кроме того, Цицерон допускает здесь еще одну ошибку. По его словам, без труда можно удовлетворить любые естественные желания. Таким образом, получается, что для Эпикура практически имеет значение лишь противопоставление желаний естественных и неестественных. Однако на самом деле Эпикур придерживался несколько иного мнения. Когда он говорит, что «все естественное легко достижимо» («Письмо Менекею» 130), он имеет в виду удовлетворение только необходимых естественных желаний, отделяя их от естественных же, но необязательных желаний: мы всегда можем удовлетворить голод, однако далеко не всегда — желание есть роскошную пищу. Позитивное начало в природе необязательных естественных желаний заключается не в том, что их легко удовлетворить, а в том, что от них легко можно избавиться. См. «Главные мысли» XXVI, XXX.
131
[3] Цицерон использует приписываемое стоикам определение сдержанности (σοφροσύνη) как «состояния, сохраняющего решения разумности (φρόνησις) при стремлении или избегании» — SVF III 274 и 275, ср. также этимологическое объяснение этого слова — «сохранение разумности» (σωτηρία φρονήσεως) — у Платона в «Кратиле» 411e. Подобное определение встречается также в «Тускуланских беседах» IV 22. Сам Эпикур не упоминает этой добродетели; ср., однако, одно его высказывание, где присутствует похожая идея («Главные мысли» XXV): «Если ты не будешь всякий раз сводить каждое действие к естественной конечной цели, а будешь и в стремлении в избегании отклоняться к чему-нибудь иному, то поступки твои не будут соответствовать словам».
132
[4] О сдержанности как умении преодолевать вожделения (libidines) ср. Цицерон «Тускуланские беседы» IV 34 и V 42, «О природе богов» I 42, «О дружбе» 47, «Об обязанностях» I 123, «О нахождении» II 163; далее см. Платон «Федон» 68c, «Пир» 196c, «Федр» 237e, «Государство» 430e.
Сдержанность традиционно связывалась со способностью противостоять вожделениям, влекущим человека к наслаждениям и препятствующим его стремлению к цели, полагаемой разумом. См., например, Платон «Пир» 196c, «Федр» 237e, Аристотель «Никомахова этика» 1107b, 1117b и др.; ср. у Цицерона в «О пределах блага и зла» V 67 и «О природе богов» III 38, Для Эпикура, видящего конечную цель в наслаждении, такая характеристика сдержанности была бы бессмысленной. Поэтому Цицерон отождествляет эпикурейскую сдержанность с идеей о необходимости избегать некоторых меньших наслаждений, чтобы получить затем большие наслаждения (см. I 32 сл.).