22. Однако же, Эпикур, неужели не упрекнешь ты любителей роскоши на том основании, что они живут, гоняясь за всевозможными наслаждениями, если, как ты сам утверждаешь, высшее наслаждение состоит в том, чтобы не испытывать никакого страдания? Но ведь мы найдем распутников (asoti), столь не чтящих богов, что они, как говорится, “едят из священного сосуда”[214] и настолько не страшатся смерти, что всегда повторяют слова из “Гимниды”[215]:
И вот они уже извлекают, как из своей шкатулочки, знаменитое эпикурово лекарство от страдания: “если тяжкое, то краткое, если долгое, то легкое”. Одного только я не знаю — каким образом человек, будучи любителем наслаждения, может иметь ограниченные желания?
VIII. 23. Так какой же смысл говорить: “Мне не в чем было бы их упрекнуть, если бы их желания были ограниченными”? Это то же, что сказать: “Я бы не стал упрекать распутников, если бы они не были бы распутниками”. Подобным образом можно сказать и о негодяях, если бы они были порядочными людьми… Сей суровый муж[216] не считает, что роскошество заслуживает порицания само по себе. И, честное слово, Торкват, по правде говоря, если наслаждение есть высшее благо, то он поступает совершенно правильно. Ведь мне не хотелось бы подобно тому, как вы это обычно делаете, придумывать образ распутников, блюющих на стол, уносимых с пира в бесчувственном состоянии, а на следующий день страдающих несварением, вновь обжирающихся и, как говорится, ни разу не видевших “ни заката, ни восхода солнца”[217], промотавших в конце концов свое имущество и живущих в нищете[218]. Никто из нас не думает, что такого рода распутники (asoti) ведут приятную жизнь. Но я бы никогда не сказал, что благую или счастливую (bene aut beate) жизнь ведут те люди[219], опрятные и щегольские, избавляющиеся от несварения желудка искусством великолепных поваров и кондитеров, которые готовят им всяческие изысканные яства из рыбы и дичи, для которых, как говорит Луцилий:
устраивающие игры и то, что следует за этим, без чего, как громогласно заявляет Эпикур, он не знает, что такое благо. Прибавим к этому еще и хорошеньких мальчиков, прислуживающих за столом, и соответствующую тому одежду, серебряную посуду, коринфские вазы, самое место пира — роскошный дом: так вот, я никогда не скажу, что живущие подобным образом живут хорошо и счастливо.
24. Из этого следует не то, что наслаждение не есть наслаждение[221], но что наслаждение не есть высшее благо. И Лелий, тот самый, что в юности слушал стоика Диогена, а позже — Панэтия[222], назван был мудрым не потому, что не понимал, что еда — самое приятное (ведь отнюдь не следует, что тот, у кого мудрое сердце, не знает толка в еде), но потому, что он это ни во что не ставил:
Прекрасно и правильно говорил Лелий, и он действительно мудрец (σοφός). Верно и следующее:
Это говорит тот, кто, не придавая никакого значения наслаждению, утверждает, что человек, для которого все заключено в наслаждении, не может “хорошо обедать” (bene cenare), однако он и не отрицает, что Галлоний иной раз обедал с наслаждением, ибо он в таком случае солгал бы, но он отрицает только то, что тот обедал “хорошо”. Таким образом, он с полным основанием отличает наслаждение от блага, отсюда следует вывод: те, кто обедают “хорошо”, все обедают с наслаждением, но те, кто обедают с наслаждением, не обязательно обедают “хорошо”. Лелий всегда обедал “хорошо” (bene).
217
[2] Так говорилось о тех, кто, чрезмерно предаваясь наслаждениям, забывал обо всем на свете — см. у Афинея VI с. 273; XII с. 520 и 526; в «Письмах» Сенеки CXXII 2.
218
[3] По мнению Цицерона, Эпикур в обсуждаемой здесь фразе имеет в виду именно таких неразумных распутников, показывая на их примере, что, хотя роскошь сама по себе не является злом, ее следует избегать из-за тех страданий, к которым она приводит.
219
[4] Цицерон хочет сказать, что не могут быть счастливы не только неразумные распутники, о которых твердят эпикурейцы, но и те любители роскоши, которые умеют пользоваться ей разумно и с изяществом. Ср. такое же противопоставление двух категорий распутников в речи «Против Пизона» 66 и 67. Стоит заметить, что если про первых распутников Цицерон говорит, что они не могут жить приятно (iucunde vivere), то насчет второй категории он высказывается слабее: он не может отрицать, что жизнь таких людей приятна, и утверждает лишь, что она не является счастливой (bene vivere aut beate).
221
[6] Это должно следовать с точки зрения Эпикура, полагающего, что наслаждения от роскоши оборачиваются страданиями.
222
[7] Лелий слушал Диогена Вавилонского в 155 г. до н. э., когда тот вместе с Карнеадом и перипатетиком Критолаем был в посольстве в Риме. См. Цицерон «Тускуланские беседы» IV 5. В это время, правда, Лелий уже не был юношей: он был старше Публия Сципиона Африканского («О дружбе» 15; О государстве» I 18), который родился в 185 или в 184 г. и которому в 155 г. было тридцать или тридцать один год. О знакомстве Лелия с Панэтием см. «Брут» 101.
224
[9] Цитата из Луцилия. О Галлонии, известном тем, что он познакомил римлян с рыбой acipenser (предположительно, стерлядь или осетр), см. также Гораций «Сатиры» II 2, 47.