71. Таким образом, вы, измеряя все наслаждением, не можете ни блюсти, ни сохранять добродетель. Ведь даже человек, воздерживающийся от несправедливости из желания избежать зла для себя, не должен считаться ни порядочным, ни справедливым. Я полагаю, ты помнишь следующие слова:
Поверь, что нет ничего вернее, ведь пока кто-то испытывает страх, он не проявляет себя справедливым и, конечно же, не станет им, если перестанет бояться, ибо он не будет испытывать страха, если сумеет скрыть свой проступок или благодаря огромным средствам обрести желаемое и, конечно, предпочтет слыть порядочным человеком, не будучи таковым, нежели быть, не слывя им. Таким образом, вместо истины и безусловной справедливости вы предлагаете нам подделку под справедливость и уговариваете так или иначе отказаться от наших собственных твердых убеждений в погоне за ложным мнением других людей.
72. То же самое можно сказать и о всех прочих добродетелях, которые вы основываете на наслаждении, иными словами, на воде. Действительно, можем ли мы назвать того же Торквата мужественным?[305] Я восхищаюсь и вашим родом, и вашим именем, хотя и не могу, как ты утверждаешь[306], подкупить тебя. И честное слово, пред моим взором все время стоит Авл Торкват[307], замечательный человек, с большой любовью относившийся ко мне, об исключительной и неоценимой помощи которого, оказанной мне в те всем известные времена[308], вы оба, конечно, должны знать. Однако все это для меня, желающего и быть, и слыть благодарным, было бы неприятным, если бы я не видел со всей очевидностью, что он мне был другом не в собственных, а в моих интересах, если только ты потому не назовешь это совершённым в собственных интересах, что это справедливо и приносит пользу всем[309]. Если ты это признаешь, то победу одержал я. Ведь мы хотим сказать именно то и добиваемся именно того, что выгодой, приносимой исполнением долга, является само исполнение долга.
73. Твой же знаменитый наставник не хочет признавать этого и из каждого действия в качестве награды за него хочет извлечь наслаждение. Но вернемся к Торквату. Если он при Аниене вступил в поединок с галлом, вызвавшим его на бой, ради наслаждения, и, победив его, взял себе из его доспехов ожерелье и получил свое прозвище ради чего-то иного, а не потому, что такое деяние представлялось ему достойным мужа, то я не признаю его мужественности. Ведь если стыд, скромность, целомудрие, короче, сдержанность будут строиться на страхе перед наказанием и бесславием, а не блюстись в силу собственной святости, тогда какое же прелюбодеяние, какой разврат, какой произвол не раскроются во всей полноте в надежде на то, что все останется скрытым и безнаказанным или дозволенным?
74. Так что же, Торкват, ты со своим именем, талантом и славою не осмеливаешься сказать людям в собрании, как представляется тебе то, что ты делаешь, о чем помышляешь, чего добиваешься, к чему стремишься, ради чего действуешь, что пытаешься предпринять, чего хочешь, что, наконец, ты считаешь наилучшим в жизни? Действительно, что бы ты надеялся получить, вступив в должность, когда ты придешь на собрание граждан, где тебе придется издать эдикт, в котором ты должен указать, каких норм ты будешь придерживаться в судопроизводстве[310] и, может быть, даже, если сочтешь нужным, по старинному обычаю скажешь о своих предках и о самом себе; так вот, что бы получил ты, заявив, что при исполнении этой должности будешь делать все для достижения наслаждения и что вообще все, что ты делал в жизни, ты делал только ради наслаждения? — Неужели, — возразишь ты, — я, по-твоему, столь безумен, чтобы произнести подобное перед людьми невежественными. — А ты скажи то же самое на суде или, если боишься толпы, в сенате. Никогда ты этого не сделаешь. А почему, если не потому, что такая речь непристойна? Получается, меня и Триария ты считаешь достойными слушать непристойные речи?
304
[3] Nemo pius est, qui pietatem… Стихотворная цитата из неизвестного автора. Мадвиг предполагает, что это сентенция заканчивалась словами «соблюдает от страха» (metu colit) или какими-нибудь другими подобными.
305
[4] Рассуждение здесь прерывается и возобновляется только в § 73 («Но вернемся к Торквату»).
307
[6] Цицерон благородно говорит о своем друге Авле Манлии Торквате, который в то время, когда Цицерон писал эти слова, находился в изгнании в Греции, будучи ненавистен Цезарю. См. «Письма к близким» VI 1—4.
308
[7] Речь идет об изгнании Цицерона по закону Клодия в 58—57 гг. Какую именно помощь оказал тогда Цицерону Авл Торкват, мы не знаем.
309
[8] Об этой стоической идее см. III 69 и примеч. 1 к гл. XXI третьей книги [прим. 170 к книге III].
310
[9] В 50 г., в котором происходит действие этого диалога, Торкват был избран претором на 49 г.