84. Ты можешь повторить здесь снова то, что было так прекрасно сказано Эпикуром во славу дружбы. Я спрашиваю не о том, что он говорит, но что он мог бы сказать согласно со своим учением. “К дружбе стремятся ради пользы”. Неужели же ты полагаешь, что наш Триарий может оказаться для тебя полезнее, чем зерновые склады в Путеолах[325], если бы они у тебя были? Так собери уж все, что вы обычно говорите: “Друзья нас защищают” (Praesidium amicorum). Но ведь вполне достаточно защиты в самом тебе, в законах, в обычных знакомствах; ты не останешься в пренебрежении, а ненависти и зависти легко избегнешь, ведь именно этому учит Эпикур. И, кроме того, обладая такими доходами, дающими возможность быть щедрым, ты и без этой Пиладовой дружбы, лишь благодаря благожелательству со стороны многих людей, прекрасно сможешь оградить себя и уберечь от опасностей.
85. Но с кем же, как говорят, делить веселье и горе? С кем делить тайны и все секреты? Лучше всего с самим собой, а потом — с простым другом. Допустим, что это весьма удобно. А польза от таких огромных денег? Итак, ты видишь, если дружбу измерять чувством симпатии, то нет ничего замечательнее ее, если же выгодой, то доход от богатых поместий заставит отступить самые близкие и дружеские связи. Следовательно, ты должен любить меня самого, а не мое имущество, если мы собираемся быть истинными друзьями.
XXVII. Но мы слишком долго задерживаемся на совершенно ясных вещах. Раз мы, подводя итог сказанному, приходим к выводу, что, если все сводить к наслаждению, вообще не останется места ни для добродетели, ни для дружбы, то больше, собственно, не о чем и говорить. И все же, дабы не показалось, что мы не дали ответа хоть по какому-нибудь пункту, я скажу несколько слов и об остальной твоей речи.
86. Так как все содержание философии сводится к определению счастливой жизни и люди обращаются к этой науке из одного только стремления достичь ее[326], а сущность счастливой жизни каждый видит по-разному — вы, например, видите ее в наслаждении и, напротив, в страдании полагаете величайшее зло, — прежде всего рассмотрим, что представляет собой это ваше понятие счастливой жизни. Я полагаю, вы согласитесь с тем, что если счастливое хоть в какой-то мере существует, то оно всецело должно находиться во власти мудреца. Ведь если счастливая жизнь может быть утрачена, то она не может быть счастливой. А кто же уверен, что для него останется прочным и постоянным то, что хрупко и непрочно?[327] Но тот, кто не уверен в постоянстве доставшихся ему благ, неизбежно страшится, потеряв их, оказаться несчастным. А никто не может быть счастливым, испытывая страх относительно самых важных вещей. Следовательно, никто не может быть счастлив.
87. Счастливой называют жизнь обычно не в какой-то ее части, а всю целиком, во всей ее непрерывности, и вообще она называется жизнью только тогда, когда она достигает полного завершения (nisi confecta atque absoluta)[328]. И никто не может в один момент быть счастлив, а в другой — несчастен, ибо тот, кто считает возможным оказаться несчастным, не будет счастлив. Ведь счастливая жизнь, однажды начавшись, остается постоянно таковой, как и сама мудрость, составляющая источник счастливой жизни. И не до́лжно ждать последнего дня жизни, как, по словам Геродота, советовал Крезу Солон[329]. Но ведь как ты сам говорил, Эпикур полагает, что продолжительность во времени ничего не прибавляет к счастливой жизни и что краткий миг может дать не меньшее наслаждение, чем если бы оно длилось вечность[330].
88. Но это утверждение совершенно непоследовательно. Ведь полагая высшее благо в наслаждении, он считает в то же время, что оно не становится больше в бесконечно длительное время, чем в ограниченное и краткое. Тот, кто полагает все благо в добродетели, может говорить, что к совершенно счастливой жизни ведет совершенство добродетели[331], ибо он не считает, что время добавляет нечто к высшему благу[332]. Тот же, кто считает, что счастливая жизнь создается наслаждением, никоим образом не может быть последовательным, отрицая увеличение наслаждения с его продолжительностью[333]. Значит, также и страдания. Но если страдание чем продолжительнее, тем тяжелее, то как же наслаждению не стать более желанным, чем оно продолжительнее?[334] Тогда почему же Эпикур всегда называет бога счастливым и вечным? Ведь если отнять у Юпитера вечность, то он ничуть не счастливее Эпикура, ибо оба достигли высшего блага, то есть испытывают наслаждение[335]. — Но ведь Эпикур испытывает и страдание[336]. — Но он и пренебрегает им. Ведь он же сам говорит, что если его станут жечь[337], он скажет: “Как приятно!”
325
[3] На этих складах хранилось зерно, доставлявшееся в порт Путеолы из Сицилии и Африки; хранение зерна, очевидно, приносило владельцам складов большие доходы.
327
[2] Речь идет о слабости и хрупкости человеческого тела, с которым эпикурейцы связывают свое благо. Ср. Плутарх «Невозможно жить приятно…» 1087d: «Очевидно, что [эпикурейцы] принимают за основу блага вещь убогую, слабую и ненадежную».
328
[3] Ср. определение счастья у Аристотеля: «деятельность души согласно добродетели в течение полной человеческой жизни (ἐν βίῳ τελείῳ)» («Никомахова этика» 1098a 15 сл.) — и у перипатетиков: «пользование добродетелью в течение полной жизни» (Диоген Лаэрций V 30).
329
[4] Геродот I 32. Опровержение мысли Солона о том, что для признания человека счастливым нужно ждать его последнего дня и «взирать на его конец», см. у Аристотеля («Никомахова этика» 1100a10 сл.). Аристотель связывает счастье не с обладанием внешними благами, а с «деятельностью согласно добродетели»; счастье при таком понимании не зависит от превратностей судьбы и поэтому надежно и постоянно в любой момент жизни.
330
[5] См. I 63. Эпикур «Главные мысли» XIX: «Бесконечное время и конечное время содержат равное наслаждение, если мерить его пределы разумом». Ср. там же, XX (часть): «Мысль, вычислив конец и предел, руководствующий плотью, и устранив страхи перед вечностью, уготовила совершенную жизнь, так что мы более не нуждаемся в бесконечном времени»; «Письмо Менекею» 126: «Мудрец не уклоняется от жизни и не боится не-жизни, потому что жизнь ему не мешает, а не-жизнь не кажется злом. Как пищу он выбирает не более обильную, а самую приятную, так и временем он наслаждается не самым долгим, а самым приятным» (пер. М. Л. Гаспарова).
Данное утверждение Эпикура — аргумент, позволяющий избавиться от неразумного и неудовлетворимого желания жить вечно. Наслаждение, трактуемое Эпикуром как состояние удовлетворенности, является абсолютным понятием, не допускающим большей или меньшей степени. В совершенной жизни мудреца, постигшего все положения эпикурейской философии и обретшего душевное спокойствие, наслаждение достигает своей максимальной возможной величины, которая никак не зависит от продолжительности жизни. Единственное дополнительное наслаждение, которое можно было бы получить от бессмертия, — это избавление от страха смерти. Однако от этого страха можно освободиться, если постичь природу смерти и понять, что она не несет с собой никаких страданий (см. I 40; 49 и примеч.); следовательно, бессмертие не имеет никакого преимущества перед смертной жизнью (ср. «Письмо Менекею» 124: «Если держаться правильного знания, что смерть для нас — ничто, то смертность жизни станет для нас отрадна: не оттого, что к ней прибавится бесконечность времени, а оттого, что от нее отнимется жажда бессмертия»; пер. М. Л. Гаспарова).
331
[6] Т. е. жизнь достигает совершенства, когда природа человека полностью осуществляется в добродетели. Цицерон не совсем точно говорит о «совершенстве добродетели» — сама добродетель должна быть определена как совершенство разумной природы человека (ср. Аристотель «Физика» 246a13, 247a2, «Метафизика» 1021b20; стоики у Диогена Лаэрция VII 90, а также взгляд Антиоха Аскалонского у Цицерона — «О пределах блага и зла» IV 35, V 38, «Тускуланские беседы» V 39, «Академические исследования» I 20).
Понятием «совершенная жизнь» пользовался и Эпикур. По его мнению, жизнь человека становится «совершенной» (παντελής), когда он достигает мудрости, обеспечивающей его душевное спокойствие — см. «Главные мысли» XX и XXI.
332
[7] Цицерон передает точку зрения стоиков. Ср. Плутарх «Об общих понятиях» 1061f сл. (= SVF III 54): «Благо не увеличивается с прибавлением времени; если человек станет разумным хоть на мгновение, он ничем не будет уступать в счастье тому, кто обладает добродетелью и блаженно живет в ней в течение вечности».
333
[8] Выдвигая этот аргумент, Цицерон исходит из своей трактовки наслаждения лишь как определенного переживания. В этом случае наслаждение действительно можно представлять более или менее интенсивным, и поэтому необходимо признать, что продолжительность способна влиять на его величину. Эпикур, однако, подразумевал под наслаждением состояние удовлетворенности, которое, подобно стоической добродетели, абсолютно и совершенно; такое понимание наслаждения позволяет Эпикуру утверждать, что величина его не зависит от продолжительности.
335
[10] Цицерон неверно полагает, что Эпикур, называя бога «блаженным и бессмертным», включает бессмертие в понятие блаженства. В действительности блаженство бога никак не зависит от его бессмертия; поэтому человек, если бы мог совершенно избавиться от страданий, стал бы столь же блаженным, как и бог, даже оставаясь смертным. Ср. Элиан «Пестрые истории» IV 13 (= фр. 602 Usener): «[Эпикур] говорил, что если у него есть хлеб и вода, то он готов соперничать в счастье даже с Зевсом».
336
[11] По мнению Эпикура, существует два рода блаженства: совершенное блаженство, которым наделен бог, и относительное блаженство, которого может достичь человек. Принципиальное различие между ними заключается в том, что человек, даже обретший верное понимание мира и своих желаний и живущий совершенной жизнью, не может быть полностью избавлен от страданий. Ср. Диоген Лаэрций X 121: «Счастье, по их [эпикурейцев] словам, бывает двух родов: высочайшее, как у богов, настолько, что его уже нельзя умножить, и такое, которое допускает и прибавление и убавление наслаждений» (пер. М. Л. Гаспарова). О не вполне достижимом условии равенства человека и бога ср. Эпикур «Ватиканские сентенции» 33: «Глас плоти — не испытывать голода, жажды и холода. Тот, кто находился бы в этом состоянии и был уверен, что будет пребывать в нем и впредь, мог бы соперничать в счастье даже с Зевсом» (ср. также отрывок из «Пестрых историй» Элиана, IV 13, приведенный в предыдущем примеч.). См. также Лукреций (III 307—322), где названы некоторые особенности человеческой природы, не позволяющие людям быть абсолютно свободными от страданий.
337
[12] В быке Фаларида — см. V 85; «Тускуланские беседы» II 17, V 31 и 75. Ср. Диоген Лаэрций X 118: «Даже под пыткою мудрец счастлив».