- Нет, давай жеребьевку.
- А как участки делить будем?
- А что их делить, - раздались голоса.
- Трава, она всюду одинаковая, - выкрикнул из толпы новый голос.
- Так значит жеребьевка?
- Да, - дружно ответила толпа.
Тут все стали расходиться. Илья спустился на землю, и было направился к своей окраине. Как услышал, что его кто-то окликнул:
- Илья Денисович!
Обернулся Илья и узнал дальнего соседа с другой улицы. Он был старше Ильи лет на шесть и потому они не были друзьями с детства. Все их отношения ограничивались приветствиями.
- Приветствую Фома Ильич!
- Хочу с тобой поговорить, - Фома, подошел сильно хромая. – У меня беда приключилась, с ногой, теперь косарь из меня никакой, ходить много не могу. Я тут просил ближних соседей помочь, но что-то тут со всеми стало не так: раньше мне бы не отказали. Может, ты согласишься косить две делянки, а я буду сушить и складывать. На месте стоять мне терпимо.
Глянул на него Илья, а у мужика слезы в глазах стоят, знать приперло его.
- Я согласен. У меня жена болеет, а помогать некому. Так что косим два участка, а сено пополам?
- Согласен, - спасибо Денисович, - выручил.
- Но только мне нужен помощник, сенокос на делянки побить, раз уж общество доверяет.
- С радостью помогу.
Хотя всюду, как было сказано на митинге, была трава, но участки оказались совсем не одинаковые. Ведь не все равно, какой эта трава высоты. Самые низкотравные участки имели травостой немного ниже колена, а самые высокотравные почти по плечо. Целый день Илья и Фома потратили на разбивку участков и установку номеров. Таблички на колышках брали старые, оставшиеся от тех времен, когда сенокосы делил атаман.
А на следующий день сделали они жребии. Были это простые бумажки из старой газеты, на которых химическим карандашом[45] написали номера.
- Раз им все равно, где какая трава, а когда им дело по совести сделать предлагаешь - тебя матюгом кроют, то вот держи Фома два номера. Это номера с того краю, где трава выше всего. Сперва вытащишь за себя, а как моя очередь придет, так за меня вытащишь.
И Илья сунул ему в руку два номерка.
Настало время жребий тянуть. И все вышло, как Илья сказал. Пришла очередь Фомы и вытянул он номер, тот самый, что вчера ему дал Илья. Ближе к концу подошла очередь Ильи. А Фома предусмотрительно рядом стоит. Тут он и говорит:
- Фома Ильич, - вытяни за меня номерок, а то вдруг кто подумает, что сам я писал и там есть какой-то подвох.
Ну, Фома и вытянул: сунул руку с уже готовым номерком в шапку, погромадил там номерки и вытянул «свой», тот, который вчера Илья ему давал. Никто и не приметил подвоха.
Когда пошли смотреть участки, вдруг оказалось, что трава траве рознь. Недовольные стали пенять Илье, что поделено не по-честному. Но Илья им отвечал, мол, когда предлагал по-честному, меня матом крыли, и все хотели по жребию. Ну, вот кто какой жребий вытянул – тот и такой участок и получил.
- А тебе достался самый лучший, - подал голос давешний матерщинник.
- Да я даже не тянул номер, я шапку в руках держал, а за меня человек тянул, - отвечал Илья.
- Да спелись вы с ним, - начал было раздувать скандал мужик.
Но большинство народу оказалось на стороне Ильи. Общество высказалось однозначно:
- Ты два дня назад говорил одно, а теперь хочешь другое, - сказал один из авторитетных пожилых казаков. - Надо было самому взяться за это дело, чтобы быть довольным.
На этом все и закончилось. А Фома оказался отличным помощником: он хорошо укладывал сено на возы и возил их в станицу.
1918-й год
Наступил одна тысяча девятьсот восемнадцатый год. И появилась новая напасть: продразверстка. Сначала все выглядело не так плохо. Новая власть платила за зерно и мясо, правда обесцененными, потерявшими покупательную способность деньгами. По этой причине продавали не охотно. Тогда большевики поступили так, как поступали обычно – реквизировали. Не ожидавшие такого поворота станичники оказались перед реальной угрозой голода.
За укрывательство грозили расстрелами, но пока не расстреливали. И это понятно: если всех расстреливать, то у кого же продукты отбирать?
Некоторые собрали вещи, заколотили дома и подались в Ставрополь, другие пополнили ряды Зеленых. Зеленые, которых по слухам было уже человек четыреста, отбивали обозы с хлебом. Частью, забирая провизию себе, а частью узнавали, кого обобрали на этот раз и по ночам привозили зерно пострадавшим.
45
Химический карандаш – с виду обыкновенный простой карандаш, но стоило его послюнить, как он начинал писать жирно, примерно, как фломастер, при этом цвет был чернильный. Разумеется, язык тоже становился чернильного цвета.