Сверкают, отражая блеск, и радуют владельца.
Всяк смертный исправленьем лишь богатство приумножит.
Забросив труд и опустив в отчаянии руки,
Заметит он, что все вокруг против него восстало.
Карает Бог лишь для того, чтоб смертный научился
Познать Того, Кто здесь его карает, обучая.
Когда наказывает Он – всегда для вящей пользы.
Так человек рабов своих для пользы наказует,
Чтоб их сберечь и сохранить. Хозяин дома добрый
Наказывает слуг своих, чтобы они смирялись,
Собой владели, никогда ко злу не уклоняясь.
Напасти в памяти твоей, Ниси́бия, пусть станут
Подобны буквам ветхих книг, рекущих только правду.
Тебе довольно трех осад[14], чтоб для тебя явились
Словно Писания они, о коих размышленьям
Ты посвятишь весь свой досуг, ведь ранее презрела
Завета оба: Ветхий, с ним и Новый целокупно,
В которых ты могла прочесть и о своем спасенье:
Он эти Книги написал, могучие твердыни,
Не поколеблются они: ты в них о наказанье
Своем заслуженном прочтешь и сокрушишься сердцем.
Чрез то, что нас постигло вдруг, остановить возможем
Мы то, что сможет нас потом настичь в грядущем веке.
О, примем наши кары с тем, чтоб будущие кары
Не стали наших душ бичом, лютейшим наказаньем;
Вспомянем прошлую беду, чтоб будущие беды
И отвратить, и поразить, и уничтожить разом.
Когда забыли мы удар бича жестокий первый,
Второй обрушился на нас. Но и второй забыли.
Боль третьего настигла нас. И кто ее забудет?
ГИМН XXXVI
Благословен победу давший мне, Своей Он ради славы мертвым жизнь дарует.
Сокрыв могущество Свое, Господь был предан смерти,
Его живительная смерть дарует жизнь Адаму.
Он долони Свои гвоздям отдал – святые руки,
Ради руки, сорвавшей плод; предал уста ударам –
Уста святые ради уст, вкусивших плод Эдема,
А стопы – ради грешных ног изгнанника Адама,
Кто Рая сладкого лишен, – к Кресту крушцом прибиты.
Раздели Господа, глумясь, ради Адама чести.
Отцет, полынный желчи вкус[15], познал Он, чтоб разбавить
Яд змия горький, что проник в природу человека.
«Ты, если Бог еси, яви могущество и славу,
А если человек, терпи жестокие удары.
Адама ищещь? Прочь гряди! Пусты Твои надежды!
Он здесь навеки заключен, и даже Херувимы
И Серафимов горний чин не выкупят страдальца
Какой отчаянный мертвец отдаст сиянье жизни
Своей, чтобы спасти его, откроет пасть Шеола,
В нее проникнув и назад вернувшись к свету солнца?
Шеол уж поглотил его, закрыл навек в темнице.
Я собрала всех мудрецов, я, Смерть, их сонм связала,
И переполнила Шеол вплоть до глухих окраин.
О, сын Иосифа, приди, смотри на этот ужас.
Героев члены сокрушив, Самсона стан могучий,
И Голиафа кость кроша, я Ога-исполина,
Гигантов сына, что себе железный трон для власти
Ковал[16] – со трона ввергла в тьму и трон перевернула:
У врат Шеола гордый кедр смирила, в прах низвергши.
Я смертных тысячи одна бесстрашно одолела,
Меня ли победить Ты мнишь, о жалкий одиночка!
Преславных всех мужей, отцов, священников, пророков,
Я унесла давно в Шеол, согнав их, словно стадо.
Я сокрушила и царей, их воинства столкнувши,
Я исполинов мощью их великою смирила,
Собрала праведных венец, блестящий благородством,
Так, что река из мертвых тел разлилась и в бурленье
Со шумом падала в Шеол, круша непрочный берег.
Но тот поток не утолил Шеола жажды жгучей.
Не важно, близко ль человек к опасному теченью,
Иль, опасаясь, отошел подальше, час последний
Его увлекши, как поток, несет к вратам Шеола.
5
Сребро богатых ни во что не ставлю, презираю,
Дарами их не подкупить меня, попытки тщетны.
Пусть тысячи у них рабов, не слушаю мольбы их.
Слуга ль расстрогает меня, хозяина спасая,
Иль бедный сможет умолить, вступаясь за вельможу,
Ребенок ли уговорит, за старца заступаясь?
Положим, могут мудрецы, дав волю убежденью,
К словам своим скотов склонить, но силе красноречья
Не суждено достичь ушей моих, я ей не внемлю.
Мне имя „Ненависть к мольбе“, „Жестокая к просящим“,