В уединении хорошо думается, ничто не отвлекает. Я разрабатываю в уме новую программу опытов. Принципиально новую, специально для нас с тобой. Та программа, что есть сейчас, готовилась шесть лет назад при отсутствии постоянного ассистента. От ряда сложных опытов пришлось отказаться, поскольку часто меняющиеся люди попросту не могли их освоить. Со временем, в суете, я начал забывать о них и вспомнил лишь тогда, когда мне начала ассистировать ты. Я ничуть не преувеличиваю, когда восхищаюсь тобой. В моей практике не было случая, чтобы ассистент так быстро вошел в курс дела. Кроме того, ты не просто мне ассистируешь, ты помогаешь разрабатывать программу, ты понимаешь суть опытов, а не просто выступаешь в роли конферансье с расширенными полномочиями. Я уже с осени думал о новой программе, но тебе ничего не говорил, поскольку хотел, чтобы ты как следует освоилась в этой новой для тебя деятельности. Когда имеешь дело с залом, очень важно освоиться как следует, потому что ситуации могут возникать самые неожиданные. Вспомни хотя бы, что случилось в Алма-Ате и в Челябинске. На моих выступлениях только не рожали, а все остальное случалось. Поэтому привычка очень важна. Кроме того, привычка дает легкость в проведении выступления. Чтобы чувствовать себя легко и непринужденно (а иначе и нельзя), нужно как следует привыкнуть к залу. Теперь же я вижу, что ты полностью освоилась. Кроме того, война закончилась, а в мирное время зрители становятся более требовательными. Мы должны развиваться, чтобы соответствовать их возросшим требованиям. С учетом того что я задержусь здесь (зачеркнута часть строки), подготовить основу новой программы я успею. Дома мы доработаем ее вместе с тобой, в июле будем репетировать (надо будет освободить для этого не менее двух недель), в августе опробуем нашу новую программу, устраним недочеты, если такие появятся, а в сентябре сделаем премьеру. Хотелось бы придумать для новой программы какое-нибудь звучное название, в котором непременно звучало бы слово «мир». Это же будет программа новой, мирной жизни. В этом я слаб, мне в голову не приходит ничего, кроме «Здравствуй, мирная жизнь», но я понимаю, что это название не годится для психологических опытов. Ты придумаешь что-то получше, в этом я уверен. Ты у меня умница. И непременно сошьем новые костюмы. Наша одежда должна сочетаться, в этом будет проявляться наш особый стиль. Я имею в виду не единство цвета, а другое единство — единство образов. Строгость в сочетании с торжественностью, небольшой нарядностью, ведь мы выступаем перед людьми, дарим им праздник, а праздник должен быть нарядным. Эти слова я пишу под впечатлением последнего разговора в Гастрольбюро[10]. Ты-то меня понимаешь, тебе не надо объяснять про костюмы. Но стоит только подумать об этих самых костюмах, как рука сама пишет слова, сказанные мной в прошлом месяце. Странные люди! Если я шью нам костюмы для выступлений за свой счет и не требую возмещения этих расходов, хотя по закону имею на это право, то зачем в это вмешиваться?
Я уже вижу тот фурор, который произведет наша новая программа! Я предвкушаю успех! Мы объездим всю страну от Москвы до Владивостока! Но первым делом поедем в Ленинград. Я считаю своим долгом сделать премьеру нашей «мирной» программы в этом городе. Когда я ушел из дома и начал выступать, мой отец сказал брату Берлу: «Посмотри на своего брата! Он выступает в паршивых балаганах, а нос задирает так, будто завтра едет на гастроли в Петербург». Мог ли мой несчастный отец тогда знать, что его сын станет выступать в Москве и Ленинграде? Он бы не смог в это поверить.
Здесь я подумал о том, что мебель для выступлений нам придется возить с собой. Это создаст больше хлопот, но так будет лучше для дела. Меня раздражает, когда подо мной скрипит стул или когда шатается стол. Это мешает сконцентрироваться. Во время войны приходилось обходиться тем, что давали на месте, потому что возить с собой контейнер с мебелью было невозможно — не всегда билеты для нас удавалось добыть, но сейчас это можно. Пока меня не будет, посоветуйся с Лебедянским из Главцирка[11], пусть он порекомендует тебе кого-нибудь из своих мастеров. Цирковые мебельщики умеют делать легкую и прочную разборную мебель. Нам нужны: стол, ширма шириной в три и высотой в два метра, а также четыре стула. Разумеется, за мой счет. В Гастрольбюро никогда не согласятся оплатить мне мебель для выступлений. Ты пока подыщи мастера, а заказ ему дам я, когда вернусь. И еще подумай о том, какие музыкальные инструменты мы могли бы использовать в опытах с гипнозом. Это очень эффектно, когда загипнотизированный человек играет на каком-либо инструменте, особенно если он раньше никогда на нем не играл. Если уж мы станем возить с собой мебель, то можно добавить к ней и несколько инструментов. Непременно — губную гармонику и обычную гармонь как инструменты, не требующие настройки. Можно еще и скрипку, я кое-как могу ее настроить. Ойстрах[12] скажет «фу!», но для наших целей моей настройки будет достаточно. Хотелось бы еще парочку небольших инструментов. Но только не барабан, умоляю тебя. Когда я слышу бой барабанов, у меня начинает болеть голова. Это еще с военной службы[13].
10
Гастрольное бюро — ведомство, занимавшееся организацией и проведением гастролей советских артистов в СССР и за границей, а также зарубежных артистов в СССР.
11
Главцирк — Главное управление цирков Комитета по делам искусств при Совете Министров СССР, учреждение, руководившее всеми цирками страны с 1936 по 1953 год.
12
Давид Федорович (Фишелевич) Ойстрах (1908–1974) — известный советский скрипач, альтист, дирижер и педагог. Народный артист СССР (1953).
13
Из мемуаров Вольфа Мессинга: «В анкетах и автобиографиях я писал, что служил в польской армии с 1921 по 1922 год. На самом же деле моя служба пришлась на конец советско-польской войны. Я был призван в марте 1920 года и демобилизовался в мае следующего года. Можно было вообще не указывать в анкетах этого обстоятельства, но я указал, только немного сдвинул даты, чтобы не считаться «врагом» — участником советско-польской войны на стороне поляков. В боевых действиях я и в самом деле не участвовал, служил в санитарах… я представить не мог, как возьму винтовку и стану стрелять в людей. Тем более — в совершенно незнакомых, которые мне ничего плохого не сделали. А вот санитарное дело пришлось мне по душе. Я сострадателен, и мне нравилось помогать раненым, заботиться о них. Делать добрые дела вообще приятно». (Мессинг В. Я — телепат Сталина / Перевод Г. Я. Коган.)