Надо вообще помнить при разрешении этого вопроса в принципе, что искусство в корне двойственно. Существует искусство промышленное, грандиозная конечная цель которого сделать насквозь красивой всю человеческую жизнь, создавать красивые города и селения, здания, мебель, одежду, утварь и т. д. Никто не может отрицать огромной значительности этого общественного явления, но было бы совершенно недопустимо сводить все искусство только к этим его формам. Конечно, и они носят на себе печать создавшего их класса. Но несравненно большее значение имеет искусство как идеология, отражающая всю борьбу классов и являющаяся не только знаменем отдельных классов в их борьбе за преобладание, но и уяснителем, организатором общественного сознания.
Гаузенштеин нигде не делает отчетливого разделения между обеими формами искусства, которые, конечно, зачастую (а в некотором, более тонком отношении даже всегда) сопутствуют друг другу. Различение искусства идеологического и искусства украшающего, по существу говоря, более глубоко и нужно, чем очень многие другие деления, которые Гаузенштеин сохраняет или вводит; и отсутствие понимания этого разделения часто заставляет Гаузенштейна применять формальные принципы к искусству идеологическому, где форма, конечно, занимает второстепенное место и где вполне можно представить себе одно и то же содержание вылитым в несколько форм, может быть, даже одинаково удачных. Разной формы вазы — это два разных произведения; но разным образом рассказанный сказочный сюжет есть одно и то же художественное произведение в двух изводах.
Мне удалось прочесть почти все сочинения Гаузенштейна, как посвященные тому, что можно назвать социологией искусства (Гаузенштеин применяет именно это выражение), так и те, которые посвящены специально современному искусству. К первым относятся главным образом его большие сочинения: «Человеческая нагота в изобразительном искусстве всех времен и народов»[222], «Искусство и общество»[223], «О духе барокко»[224]. Ко вторым относятся: «Сто пятьдесят лет немецкого искусства»[225] и в особенности «Изобразительное искусство современности»[226]. К этому надо прибавить отдельные многочисленные монографии и целое море статей.
Но, конечно, я не имел возможности прочесть все эти работы с должным вниманием и проследить за развитием взглядов автора во всех деталях.
Вильгельм Гаузенштеин — настолько значительное явление в области современной западной историографии и теории искусства, и материал, им разработанный, так обширен, что мне хотелось бы еще раз вернуться к этой задаче при более благоприятных условиях и посвятить Гаузенштейну основательный этюд. И я бы вовсе не решился поделиться здесь с читателями нашего журнала суммарными сведениями о Гаузенштейне и суммарной критикой его воззрений, если бы Гаузенштеин сам не помог этому, издавши в самое последнее время две книжечки, являющиеся итогом всей его научной деятельности. Это — «Произведение искусства и общество»[227], набросок социологии искусства, и «Искусство в нынешний момент»[228]. Обе главные проблемы, стоящие перед Гаузенштейном, — общесоциологическая и анализ современного искусства, — здесь прекрасно отражены. И при том предварительном и кратком изложении его идей и некоторых своих соображений по их поводу, которые я сейчас представляю, я буду главным образом пользоваться именно этими, сделанными самим Гаузенштейном суммирующими работами.
Современное искусство
Брошюра «Искусство в нынешний момент» занимает очень своеобразное место среди сочинений Гаузенштейна. Новому искусству он посвятил огромное количество статей и одну большую многосодержательную книжку под названием «Изобразительное искусство современности». В этой книжке читатель может найти превосходные характеристики художников, так сказать, вчерашнего дня. Особенно ценной является статья, посвященная Ван Гогу[229], но и другие статьи читаются с интересом.
Однако по мере приближения от импрессионизма ко всяким формам стилизации (кубизму, футуризму, экспрессионизму) правильность мыслей Гаузенштейна становится все более сомнительной.