И тем не менее нельзя не признать: монументальный образ Вождя, созданный Левиным, не вполне и не слишком ясно очерчен; в нем чувствуется недосказанность. Таким же смутным было, вероятно, и восприятие Великой Победы — во всяком случае, у автора «Артиллерии», чутко уловившего в послевоенной Москве начавшееся разделение «единого советского народа» на участников войны и ее «мемуаристов», на «своих» и «чужих»… Искалеченные войной фронтовики, уже чувствуя свою «ненужность», о чем позднее напишет Б. Слуцкий («Когда мы вернулись с войны, / Я понял, что мы не нужны»[10]), все же надеялись на признание своих заслуг и, не раз обманутые, искренне верили, что это признание можно получить только от самого Сталина. Автор как будто разделяет их веру. Но в финальных аккордах все же сквозит сомнение, еще неясное, возникающее исподволь, интонационно. Скорбь о принявших смерть (один из главных мотивов военной лирики Левина) усугубляется глубоко запрятанным разочарованием. Все это делает «Артиллерию» (разумеется, в ее первоначальном, подлинном виде) непреходящим поэтическим свидетельством эпохи.
Сталинская тема воплотилась в советской поэзии не только откровенно фальшивыми славословиями. Наряду с ними осталось и несколько ярких произведений; достаточно вспомнить мандельштамовскую «Оду» или «Горийскую симфонию» Н. Заболоцкого. Что делать? Завораживающее, гипнотическое воздействие Сталина на наших соотечественников (оно не преодолено и поныне) — исторический факт, и не следует думать, что поэты, пусть даже самые замечательные среди них, могли противостоять всеобщему ослеплению. Особенно в 1930-е и 1940-е годы.
Под стихотворением Левина — в том виде, как оно появилось в 1986 году, — стоят две даты: 1946 и 1984. Те же даты — в публикации Евтушенко. Вероятно, «улучшать» стихотворение, по совету своего младшего и более успешного современника, Левин принялся уже в тяжело больном состоянии: последние годы жизни, как сообщает В. Корнилов, он страдал от рака грудной железы и умер от этой болезни.
«Литературная судьба Константина Левина совершенно уникальна»[11]. И глубоко драматична. Солдат, потерявший на войне ногу, студент Литинститута, он был подвергнут в 1949 году унизительной — в духе того времени — проработке за свои стихи и затем исключен.
В. Корнилов вспоминает также, что причиной травли Левина в Литинституте послужило стихотворение «Мы непростительно стареем…»[12]. Однако М. Дорман полагает, что это было стихотворение «Нас хоронила артиллерия…»[13]. Свидетельство Дормана совпадает с рассказом Б. Сарнова о вечере, на котором Левин читал «Артиллерию». «Стихи эти ошеломили меня, — вспоминает Сарнов. — Они резко выделялись на фоне всех других, читавших в тот вечер». После этого вечера, продолжает Сарнов, и стихотворению, и его автору был вынесен «приговор»: «“Противопоставление фронта тылу”. Противопоставление, понятное дело, недопустимое и даже кощунственное»[14].
Впрочем, и утверждение Корнилова, на наш взгляд, не беспочвенно. Стихотворение «Мы непростительно стареем…» вполне сопоставимо с «Артиллерией» (в плане возможных в то время негативных последствий для его автора, студента Литинститута). Приводим первую строфу этого стихотворения:
Восстанавливая «несколько запавших в память строф» этого стихотворения, Корнилов замечает: «Кроме меня, их вряд ли кто помнит»[16]. Но они наверняка запомнились и другим слушателям; во всяком случае, цитируются и поныне. Четыре приведенные выше строки Б. Сарнов поставил даже эпиграфом к одному из разделов своих мемуаров (глава «Я был евреем»).
После вмешательства то ли А. Суркова, то ли К. Симонова Левин был восстановлен и закончил Литинститут. Всегда нуждавшийся и никому не нужный, служивший долгие годы «литконсультантом», Константин Левин — один из тех, кто не сумел (скорее, не смог) подстроиться под свое время, требовавшее нравственных и творческих уступок. Его поэтический голос захлебнулся уже в 1940-е годы («В нем что-то сломалось»[17], — замечает В. Корнилов). «Костю за это стихотворение топтали так долго, — вспоминает, рассказывая об «Артиллерии», Б. Сарнов, — и с таким садистским сладострастием, что в конце концов переломали-таки ему спинной хребет. Со стихами он “завязал” <…> Так, во всяком случае, отвечал он на не слишком деликатные вопросы всем, кто интересовался его новыми творческими достижениями»[18].
13
15
Приводится по публикации В. Корнилова 2001 года. В сборник «Признание» это стихотворение не вошло.