36. (165) — Право, — сказал Красс, — не могу надивиться тому, что и тебе, Сцевола, интересны такие вещи! Ведь и я их знаю куда хуже, чем настоящие преподаватели, да если бы и лучше знал, все равно они не таковы, чтобы ты склонял к ним свою мудрость и свой слух.
—Будто бы? — возразил Сцевола. — Если ты думаешь, что в моем возрасте уже не стоит слушать о вещах, столь избитых и пошлых, то дает ли это нам право пренебрегать другими вещами, которые ты сам считаешь необходимыми для оратора, — каковы, например, учение о природе человека, о характерах, о средствах возбуждения и успокоения умов, история, древние обычаи, искусство управления государством и, наконец, само наше гражданское право[117]? Я знал, что все эти знания и сведения входят в круг твоей учености, но мне никогда не приходилось видеть таких богатых средств на вооружении у оратора.
Право: его важность (166–172)
— А как же иначе? — воскликнул Красс. — Обращусь хотя бы прямо к твоему гражданскому праву, оставляя в стороне другие предметы без числа и счета. Да разве ты можешь признавать за ораторов таких болтунов, как те, которых Сцевола[118] со смехом и с досадой должен был терпеливо выслушивать в течение многих часов, вместо того, чтобы пойти поиграть в мяч? Я говорю о том, как Гипсей громогласно и многословно добивался у претора Марка Красса ничего иного, как позволения погубить дело своего клиента, а Гней Октавий, бывший консул, в не менее долгой речи старался не допустить, чтобы противник проиграл дело и собственной глупостью избавил его подзащитного от позорного и хлопотливого суда по делу об опеке.
(167) — Помню, — отвечал Сцевола, — Муций мне об этом рассказывал. Конечно, таких молодцов не то что называть ораторами, а и на форум пускать нельзя!
—А между тем, — сказал Красс, — адвокатам этим не хватало не красноречия, не обилия средств, не ораторской образованности, а попросту знакомства с гражданским правом, так как один в своем иске потребовал большего, чем позволяют XII таблиц, и если бы добился своего, то проиграл бы дело; а другой считал неправильным, что с него ищут больше положенного, и не понимал, что если противник вчинит иск таким образом, то сам же проиграет процесс. 37. (168) Да зачем далеко ходить? Разве не то же было на этих днях, когда я сидел на трибунале городского претора Кв. Помпея[119], с которым мы приятели? Один из наших краснобаев требовал в интересах должника, против которого был предъявлен иск, чтобы в акте была сделана издавна принятая оговорка «какой сумме вышел срок», и не понимал, что оговорка эта преследует интересы не должника, а заимодавца; именно, если бы должник, уклоняясь, доказал судье, что иск был предъявлен ему раньше срока, то заимодавец мог бы потом предъявить иск вторично, и ему нельзя уже было отказать, сославшись, что это дело уже разбиралось. (169) Итак, что можно счесть или назвать позорнее того, что человек, принявший на себя роль защитника друзей в разногласиях и тяжбах, помощника страждущих, целителя недужных, спасителя поверженных, этот–то человек в самых пустых и ничтожных вопросах впадает в такие ошибки, что одни находят его жалким, а другие смешным? (170) Я всегда с величайшей похвалой вспоминаю, что сказал мой родственник Публий Красс, прозванный Богатым[120], человек большого ума и вкуса. Он не раз повторял брату своему Публию Сцеволе, что тот никогда не сможет преуспеть в своем гражданском праве, если не дополнит его красноречием (что и сделал, между прочим, его сын, мой бывший товарищ по консульству), и что он сам начал браться и вести тяжбы своих друзей не прежде, чем выучил право. (171) А что уж и говорить о знаменитом Марке Катоне? Красноречие в нем было такое, выше которого в то время в нашем отечестве ничего быть не могло, и вместе с тем разве не был он величайшим знатоком гражданского права?
Говоря об этом предмете, я все время выражаюсь с некоторой сдержанностью, потому что здесь присутствует поистине великий оратор, которым я восхищаюсь, как никем другим, но этот оратор всегда относился к гражданскому праву без всякого уважения. (172) Однако я ведь излагаю вам по вашему желанию лишь мои собственные взгляды и понятия, поэтому я не буду скрывать от вас ничего и, по мере сил, расскажу вам во всех подробностях, что я об этом думаю. 38. Для Антония мы сделаем исключение: благодаря небывалой, невероятной, божественной силе своего дарования, он и без знания права сумеет устоять и защитить себя — у него–то умственных средств на это хватит. Но вот всем остальным я без малейшего колебания готов вынести обвинительный приговор: во–первых, за леность, во–вторых, за бесстыдство.
118
119
120
О