Видя, что он прислушивается, остальные двое перешли на шепот.
– Кажется, я слышу их собак, – заметил Рук, поворачиваясь к хижине. – Ну и вой! Они опять охотятся! Уходят в том направлении, и собаки с ними. Интересно, что бы это значило. Должно быть, зверь забрел прямо к ним в лагерь. Что ж, Пьер с ними не пойдет, у него все равно нет лошади. Наверно, скоро мы его увидим, может, вместе с ружьем Альфа Брендона. Пьер провисел дольше всех, ставлю на него против самого крепкого опоссума из нашей округи. Если таковы условия спора, ружье у него.
И старый охотник с усмешкой вернулся в хижмину. Они с дочерью поговорили об обеде для гостя; потом, думая, что Пьер что-то долго не показывается, Рук снова вышел наружу и постоял, прислушиваясь. Но почти сразу вздрогнул и с тревогой принялся вслушиваться еще внимательней.
Тарлтон, выглянув изнутри, увидел это; девушка тоже.
– В чем дело, Джерри, – спросил Тарлтон, торопливо направляясь к двери.
– Будь я проклят, если знаю. Я слышал крик, как будто кто-то в беде. Вот он опять! Клянусь небом, это голос Пьера!
– Да, отец, – подтвердила Лена, которая вышла и остановилась рядом с ним. – Это его голос. Я его сразу узнала. Боюсь, они с ним что-то сделали. Я уверена, что эти парни его ненавидят, и знаю, что они пили.
– Нет, Дик, ты не ходи. Эти молодые парни могут тебя узнать. Я пойду сам, и Лена со мной. Мое ружье, девочка! И ты тоже можешь идти, старина Снизер. Ты один справишься с целой сворой. Говорю тебе, Дик, тебе не стоит ходить. Заходи в хижину и оставайся внутри, пока мы не вернемся. Мы скоро. Наверно, какая-нибудь проделка этих негодяев. Ну, скоро все увижу сам. Пошли, Лена! За твоим старым отцом.
Закончив эти указания, старый охотник с длинным ружьем в руке пошел в направлении, с которого донесся крик. Девушка и собака двинулись за ним.
Несколько мгновений гость стоял снаружи, явно не зная, что делать: оставаться или тоже идти. Но тень, промелькнувшая по его лицу, говорила о каком-то чувстве, может быть, страхе; это чувство, более сильное, чем любовь к сыну, удержало его на месте; подчинившись ему, он повернулся и вернулся в хижину.
Очень заметная личность, это старый знакомый Джерри Рука; он так же не похож на охотника, как Гиперион[3] на сатира. Ему еще нет сорока, в то время как Джерри уже пережил шестьдесят зим. Но разница в возрасте ничто по сравнению с другими различиями. Джерри, с кривыми конечностями и морщинистой кожей, идеальное воплощение старого жителя фронтира, с примесью разбойника или пирата; Ричард Тарлтон прям, как копье, и красив, как Аполлон. Джерри, одетый в полуиндейский костюм из кожи, выглядит так же дико, как окружающие его леса; его гость, в белой глаженой сорочке, в костюме из дорогого сукна, кажется гораздо более подходящим для улиц большого города; впрочем, недавний разговор свидетельствует, что он как раз оттуда.
Какой странный случай свел двух таких непохожих людей? И какую тайну скрывают они, не желая оба ее разглашать?
Должно быть, какое-то темное деяние Дика Тарлтона; очень сильный страх может удержать отца от попытки спасти сына!
Глава VII
Тело снимают
На поляне тихо, как на кладбище, и картина на ней гораздо ужаснее надгробий. В центре догорает костер; вблизи туша большого животного, над которой парят стервятники, не отводя взгляда от добычи.
Смотрят они и на что-то под деревьями. Здесь на ветке висит большая черная шкура; но на другой ветке висит еще кое-что – это человек!
Однако человек только что еще двигался, и потому птицы не решаются начинать пир.
Теперь они могут опускаться. Человек больше не движется и не кричит: именно эти крики удерживали стервятников в воздухе. Он висит неподвижно, молча, по-видимому, мертвый. Даже крик молодой девушки, выбежавшей из кустов, не заставляет его пошевелиться; и возбужденный возглас старика.
Не шевелится он, и когда они подбегают и оказываются рядом, на расстоянии вытянутой руки; они поднимают руки, горестно кричат.
– Это Пьер! О, отец, они его повесили… он мертв… мертв!
– Тише, девочка! Может, еще нет, – отвечает старик, хватая свисающее тело и стараясь ослабить напряжение веревки. – Быстрей! Иди сюда! Держи там, где мои руки, и напрягай все силы. Я должен достать нож и подпрыгнуть, чтобы добраться до этой проклятой веревки. Вот так. Теперь держи!
Девушка, как ей было сказано, прошла вперед и ухватилась за висящее тело. Задача ужасная – трудная и страшная, даже для выросшей в диких лесах девушки. Но она к ней готова; напрягая все силы, удерживает она тело своего спутника и товарища по играм, которого считает мертвым. Ее юное сердце едва не разрывается от боли: она не чувствует никакого движения, нет даже легкой дрожи.
– Держи крепче, – говорит отец. – Вот какая сильная девочка. Я быстро.
С этими словами он торопливо достает нож.
Но вот достал и раскрыл.
Легко подпрыгнув, словно молодость вернулась в его члены, старый охотник добирается до веревки. Одним движением перерезает ее, и тело падает на землю, увлекая за собой девушку.
Немедленно ослабляют и снимают петлю; старый охотник обеими руками охватывает горло и вправляет на место гортань. Потом, прижавшись ухом к груди юноши, прислушивается. Лена, со взглядом, полным горя и ожидания, ждет, что скажет отец.
– О, отец! Ты думаешь, он мертв? Скажи, что он жив.
– Не очень заметно. Эй! Кажется, я ощутил дрожь! Беги в хижину. Там в шкафу есть кукурузное виски. В каменной бутылке. Принеси его сюда. Иди, девочка! Беги так быстро, как несут тебя ноги!
Девушка вскакивает и готова уже убежать.
– Подожди! Не стоит рассказывать Дику. Это его с ума сведет. Будь я проклят, если знаю, что он тогда сделает. Расскажем потом. В конце концов рано или поздно он сам узнает. Но сейчас не нужно. Можешь идти. Нет, подожди. Нет, иди, иди и принеси бутылку. Не говори ему, зачем тебе она. Но он поймет, что что-то случилось. И захочет узнать. Он вернется с тобой. Тоже не очень хорошо. Ну, пусть приходит. Может, так и лучше. Да, приведи его с собой. Никакой опасности, что эти парни вернутся – после того, что они сделали. Приведи его, но не забудь бутылку. А теперь, девочка, будь быстра, как молния. Быстрей!
Если и не со скоростью молнии, то так быстро, как могут нести ее молодые ноги, девушка устремляется по лесной тропе. Она не думает о том, какое печальное известие принесет тому, кто скрывается в хижине ее отца. Ей достаточно собственного горя, и никаких других чувств нет в ее сердце.
Старый охотник не смотрит ей вслед. Он делает, что может, чтобы вернуть тело к жизни. Он чувствует его тепло. И ему кажется, что слышит дыхание.
– Как это все случилось? – спрашивает он себя, внимательно разглядывая тело. – Связана одна рука, а не обе. Это загадка. Что бы это значило?
Но они все равно его повесили, беднягу! Конечно, они это сделали. За что? Что такого он сделал, что они так рассердились? Выигрыш ружья – одно дело; но они ружье забрали.
Все это – какая-то западня. Проклятая, грязная, предательская западня.
Может, они только думали пошутить? Может, хотели только испугать его; а потом появился медведь, поднял собак, и они бросились в погоню, ни о чем не думая?
Так ли все было?
Если не так, что же заставило их проделать такую ужасную вещь? Будь я проклят, если понимаю!
Что ж, шутка или нет – а кончилось все трагедией. Бедняга!
И будь прокляты мои кошки, если я не заставлю их за это заплатить, заплатить каждого маменькиного сынка! Да, мастер Альф Брендон, и ты, мастер Рендол, и ты, Билл Бак, и все вы остальные.
Ха! У меня появилась идея – прекрасная, замечательная идея! Клянусь небом, это мне принесет выгоду! Думай, Иеремия Рук! В последнее время тебе нелегко жить, но ты будешь дураком, если не облегчишь себе жизнь в будущем. Хо-хо, вы, молодые хвастуны! Я заставлю вас заплатить за это дело так, как вы и не думаете! Будь я проклят, если не заставлю!
3
В греческой мифологии – титан, «сверкающий бог» часто отождествлявшийся с богом Солнца Гелиосом. – Прим. перев.