Стихотворение было создано в русле литературной традиции оссианической поэзии. Творчество Оссиана, легендарного кельтского барда, было очень популярно в европейской литературе. Вот как говорит о нем герой романа «Страдания юного Вертера» И. В. Гете: «Оссиан вытеснил из моего сердца Гомера. В какой мир вводит меня этот великан! Блуждать по равнине, когда кругом бушует буря и с клубами тумана, при тусклом свете луны, гонит души предков слушать с гор сквозь рев лесного потока приглушенные стоны духов из темных пещер и горестные сетования девушки над четырьмя замшелыми, поросшими травой камнями, под которыми покоится павший герой, ее возлюбленный!» В 1792 г. в Москве вышел сборник песен Оссиана, переведенный Е. И. Костровым. Книга стала широко известной.
Именно в духе этой поэзии Державин строит внешний сюжет стихотворения: мы видим величественную, грандиозную картину водопада, где «алмазна сыплется гора», все утопает «в бездне, в мгле». Эта картина была навеяна реальным впечатлением поэта от водопада Кивач на реке Суне в Олонецкой губернии, где Державин был губернатором. Перед могуществом водопада преклоняется сама природа: попавшие в него сосны «ломаются… в куски», камни «стираются… в пески», льды, «как пыль стеклянна, ниспадают».
К водопаду приходят животные: волк, лань и «ретивый конь». И уже эти образы получают свой аллегорический смысл, воплощая различные человеческие качества. Вот как писал об этом сам автор в «Объяснениях на сочинения Державина…»: «под волком разумеется злоба; который от ужаса стервенеет или более ярится; под ланью кротость, которая робка при опасности, а под конем гордость или честолюбие, которое от препятств раздражается и растет»[32]. И внешний план стихотворения здесь переводится во внутренний. Возникает новый образ: к водопаду приходит «некий муж седой» (поэт имеет в виду полководца П. А. Румянцева). Именно он размышляет здесь о жизни и смерти, и голос этого героя сливается с голосом автора. Так, водопад ассоциируется у него с человеческой жизнью (у поэта – с жизнью воспеваемого им героя – Г. Потемкина), с быстротекущим временем:
Тема противостояния жизни и смерти обретает здесь мощное, драматическое звучание. Смерть поглощает «честь» и «славу», царей и простых смертных, замыслы и надежды. Это предел всех человеческих желаний, возможностей, свершений. Именно эта мысль звучит у Державина в оде «На смерть князя Мещерского». Здесь же поэт для выражения этой мысли находит емкий, точный глагол – «падут». Деяния людей, их жизни здесь сопряжены с падением воды. И здесь мы видим усиление позиции этого глагола: «не упадает ли», «упал», «в темницы пал». Водопад предстает символом времени, эпохи Екатерины, символом человеческой жизни, вечности, хода самой истории[33].
Обо всем этом размышляет в стихотворении фельдмаршал Румянцев, потом он видит сон, представляющий «своеобразный апофеоз его военных побед»[34], затем ему предстает видение о смерти «некоего вождя» (князя Потемкина). И перед этим героем встает вопрос: что же оставляет человек после своей смерти? В чем смысл человеческого существования? И здесь голос его сливается с голосом поэта: смысл жизни в подвигах, благородных делах, сотворенных человеком на земле:
Таким образом, «Водопад» – сложное произведение, в котором присутствует определенное смешение жанров. «Традиции жанра оды… органично сочетаются в нем с элементами элегии, а пафос трагического провиденциализма, свойственный философским медитациям Юнга, смешивается с мотивами скальдической поэзии Оссиана»[35]. Н. В. Гоголь писал, что в «Водопаде» «как бы целая эпопея слилась в одну стремящуюся оду», здесь перед Державиным «пигмеи другие поэты. Природа там как бы высшая нами зримой природы, люди могучее нами знаемых людей, а наша обыкновенная жизнь перед величественной жизнью, там изображенной, точно муравейник, который где-то далеко колышется вдали»[36].