Решительная борьба с «норманизмом», под которым понималось не только признание решающей роли норманнов в складывании Древнерусского государства, но и мнение о скандинавской этнической принадлежности первых русских князей и поиск северноевропейских корней названия «русь», развернулась в советской исторической науке. Программным при этом являлся тезис, выдвинутый в свое время Энгельсом: «Государство ни в коем случае не может быть навязано извне»[754]. В чистом виде приверженцев идеи внешнего происхождения государства или теории завоевания в XX в. найти было трудно. Но ярлык норманизма, который считался «антирусской, а позднее антисоветской политической доктриной»[755], приклеивался любому намеку на некоторое влияние иноземцев, даже на иностранное происхождение названия страны и этноса. Однако игнорировать данные источников было невозможно. Официальную позицию по норманской проблеме сформулировал Б. Д. Греков: «Если быть очень осторожным и не доверять деталям, сообщаемым летописью, то все же можно сделать вывод о том, что варяжские викинги, допустим, были даже призваны на помощь одной из борющихся сторон в качестве вспомогательного отряда. Но ведь это совсем не говорит об образовании ими государства. Варяги, очутившиеся в мощной славянской среде, удивительно быстро ославянились, и русская общественно-политическая жизнь пошла своим чередом без признаков влияний извне»[756]. Но даже и эта чрезвычайно осторожная формулировка в следующем, уже посмертном издании труда метра советской исторической науки была изменена. В начале 50-х гг. XX в. в Советском Союзе в самом разгаре была борьба с «безродным космополитизмом и низкопоклонством перед Западом»[757], что прямо воздействовало на выводы советских историков. «Призвание варяжских викингов» Б. Д. Греков теперь называл «случайным явлением», а государство оказывалось образованным «без всякого участия варягов»[758]. Многие годы впоследствии официальный взгляд на проблему роли скандинавского элемента в создании Древнерусского государства выражал Б. А. Рыбаков. В его концепции становления восточнославянской государственности скандинавы только мешали внутреннему, самобытному процессу. «На протяжении всего IX в. и первой половины X в., — писал ученый, — шел один и тот же процесс формирования и укрепления государственного начала Руси. Ни набеги мадьяр или Внутренних болгар, ни наезды варягов или удары печенегов не могли ни остановить, ни существенным образом видоизменить ход этого процесса»[759]. Захват Олегом Киева Б. А. Рыбаков считал случайным эпизодом, древнерусские князья происходили от местной династии, да и этноним русь лишь из-за искажения составителей летописей XII в. оказался связанным со скандинавами[760]. Такая позиция ученого возникла не только благодаря его ультрапатриатическим или националистическим взглядам, стремлением всячески возвысить русский народ и его непосредственных предков[761], но и диктовалась политическими соображениями. Антинорманизм в науке был возведен в ранг официальной концепции. Яростным нападкам подвергались мнения, не совпадавшие с одобренными вненаучными структурами, особенно представителей западной, «буржуазной» исторической науки. Особенное неприятие встречали теории завоевания варягами территории восточных славян и происхождения термина «Русь» от финского «Ruotsi», распространенные на Западе[762].
Важно, что антинорманисткая критика советских ученых сделала невозможным отстаивание прежних идей норманизма. Было доказано, что скандинавы эпохи викингов стояли приблизительно на той же ступени общественного и культурного развития, что и восточные славяне[763], и в связи с этим не может идти речь о привнесении ими государственности. Тем не менее полное отрицание какого бы то ни было воздействия скандинавов приводило к однобокости исследований, их неполноте, а значит необъективности.
Археологические данные, существенно дополнившие исследования в XX в., позволили прийти к выводу, что удельный вес скандинавов был более значительным, чем представлялось или хотели представить ранее. Норманны оказались на севере Восточной Европы на столетие раньше славян[764] и очень тесно взаимодействовали с местным населением и с позднее появившимися переселенцами. Каким бы ни был характер славяно-скандинавских контактов сам факт их наличия нельзя отрицать. Игнорирование этих обстоятельств при рассмотрении вопроса о предпосылках государственного строительства восточных славян позволяет поставить вопрос об объективности того или иного исторического исследования. Но только перемены в обществе конца XX в. сделали возможным смягчение противостояния двух концепций. От полного отрицания каких-либо заимствований и влияний либо наоборот гипертрофированности внешнего воздействия официальная наука пришла к пониманию множественности взаимосвязей между славянами и скандинавами, а также финскими и балтскими племенами. В то же время скандинавский фактор мог лишь скорректировать — ускорить либо замедлить, но не радикально повлиять на развитие внутренних политических, экономических и социальных процессов в восточнославянском обществе. Решение норманской проблемы на современном этапе заключается в возможно более полной и детальной реконструкции полиэтничного по своему характеру процесса консолидации племенных коллективов Восточной Европы, завершившегося созданием к концу I тыс. н. э. мощного государства «восточнороманского» типа — Киевской Руси[765]. Утверждается, что варяги играли на Руси строго определенную, обусловленную и очень дифференцированную во времени роль. Со временем варяги все более и более приспосабливались к внутреннему ходу развития финно-балто-славянской государственной структуры, включаясь в ее становление и усиливая местные тенденции[766].
757
761
762
763
764