Фламандец молчал, не желая сдавать замок без точно оговоренных условий; впрочем, он был почти убежден, что при том положении, в каком он оставил гарнизон замка, допустить туда королевские войска было бы, пожалуй, самым лучшим, что он мог сделать для леди Эвелины.
— Такая верность мне по душе, — сказал король, своим острым взором уловивший борьбу, которая происходила в душе фламандца. — Но не упорствуй долее, чем следует. Разве не обещали мы, что проявим к преступникам все милосердие, какое совместимо с нашим королевским долгом?
— Милостивый король и отец, — вмешался принц Иоанн, — я прошу позволить мне первому вступить в замок и поручить мне опеку над виновной девицей и ее имуществом.
— А я, мой король и отец, прошу не отказать Иоанну в его просьбе, — насмешливо произнес его брат Ричард. — Ведь он впервые выказывает желание приблизиться к стенам замка, хотя мы ходили в атаку уже раз сорок, не менее. Конечно, тогда нас встречали и арбалеты и баллиста, а теперь они наверняка будут молчать.
— Довольно, Ричард, — сказал король. — Слова твои задевают честь твоего брата, а меня ранят в самое сердце. Иоанн, твою просьбу я удовлетворю в том, что касается замка; но судьбу несчастной девицы я буду решать сам. Фламандец, сколько людей ты берешься провести в замок?
Прежде чем Флэммок успел ответить, какой-то оруженосец, приблизившись к принцу Ричарду, прошептал ему на ухо, но так, чтобы услыхали все присутствующие:
— Нам только что стало известно, что из-за некой внутренней смуты, или же по другой, неведомой нам причине, многие часовые ушли со стен замка; поэтому внезапной атакой можно бы…
— Ты слышишь, Иоанн? — воскликнул Ричард. — Скорее давайте сюда лестницы! И спеши к стенам! Уж как же я буду рад видеть тебя на верхней перекладине… колени у тебя будут подгибаться… руки трястись и цепляться за что попало… а вокруг пусто, а под ногами лишь деревянная досочка… а внизу ров… а перед тобой полдюжины острых копий…
— Довольно, Ричард! Если не жалеешь меня, то хоть постыдись! — сказал отец с гневом и горечью. — А ты, Иоанн, готовься идти на штурм замка.
— Вот только надену доспехи, отец, — ответил принц Иоанн и медленно удалился с растерянным видом, не обещавшим, что он скоро будет готов.
Брат его засмеялся ему вслед и сказал своему оруженосцу:
— А ведь недурная выйдет шутка, Альберик, если мы успеем взять замок, прежде чем Иоанн сменит шелковые одежды на стальные.
Сказав это, он поспешно вышел, а король воскликнул с отцовской печалью:
— Каков! Столь же горяч, и даже чрезмерно, сколь брат его холоден. Но мужчине все же более подобает первое. Глостер! — продолжал он, обращаясь к прославленному вельможе. — Возьми с собой достаточно людей и следуй за принцем Ричардом, охраняй его и помогай ему. Если кто способен ему указывать, так только ты, увенчанный рыцарской славой. Увы! За какие грехи ниспослан мне столь жестокий семейный разлад?
— Будьте спокойны, ваше величество, — сказал лорд-канцлер, также находившийся при короле.
— Не говорите о спокойствии отцу, у которого сыновья враждуют между собой и если в чем-нибудь согласны, так только в неповиновении отцу.
Так говорил Генрих II, и не было на троне Англии монарха более мудрого и с более счастливой судьбой; однако жизнь его являет нам разительный пример того, насколько семейные раздоры способны омрачать самый блестящий удел, какой Небеса ниспосылают смертному; и сколь мало удовлетворенное честолюбие, власть и громкая слава в дни мира, как и в дни войны, способны лечить раны, наносимые семейными огорчениями.
Внезапная яростная атака, предпринятая Ричардом вместе с двумя десятками наскоро собранных воинов, удалась именно благодаря своей внезапности; взобравшись на стены замка по приставным лестницам, прежде чем их заметили осажденные, нападавшие выломали ворота изнутри и впустили в замок Глостера с большим отрядом тяжеловооруженной конницы. Гарнизон, застигнутый врасплох, посреди собственных распрей, растерялся и оказал лишь слабое сопротивление; весь он был бы обречен на смерть, а замок — на разграбление, если бы не вступил туда сам Генрих, который своей властью предотвратил бесчинства разнузданной солдатни.
Для тогдашних нравов и при столь тяжкой вине побежденных король поступил с похвальной умеренностью. Простых солдат он всего лишь разоружил и распустил по домам, снабдив каждого из них небольшой суммой денег на дорогу, чтобы нужда не вынудила их собираться в разбойничьи шайки. С офицерами он обошелся более сурово; большая часть их была заключена в темницы, чтобы там ожидать суда. Та же участь досталась и Дамиану де Лэси; поверив всем обвинениям, которые над ним тяготели, Генрих так разгневался, что решил сделать его наказание устрашающим примером для всех рыцарей, нарушивших присягу, и для всех подданных, изменивших ему. Темницей леди Эвелины Беренжер он назначил собственные ее покои, где ей прислуживали Роза и Алиса, но где она находилась под неусыпным надзором. Полагали, что владения ее будут объявлены собственностью короны; но во всяком случае часть их будет дарована Рэндалю де Лэси, отлично показавшему себя во время осады. Ей же самой, очевидно, предстояло заточение в каком-либо отдаленном французском монастыре, чтобы на досуге раскаяться в своих безрассудных поступках.
Отца Альдрованда предоставили монастырским законам; долгий опыт научил Генриха остерегаться нарушать привилегии Церкви; хотя впервые увидев священника в заржавленной кольчуге, надетой поверх сутаны, король с трудом поборол в себе желание повесить его на стене замка, чтобы он оттуда проповедовал воронам.
С Уилкином Флэммоком король долго совещался, в особенности насчет мануфактур и торговли; по этой части фламандец с его здравым суждением, пусть и грубовато высказанным, вполне годился в советники мудрому королю.
— Твои намерения мы не позабыли, добрый человек, — сказал ему король, — хотя их и опередила безудержная отвага моего сына Ричарда, стоившая жизни нескольким горемыкам. Ведь Ричард любит напоить свой меч кровью. Но ты и соотечественники твои вернутся к вашим сукновальням и получат полное прощение прежних грехов, лишь бы впредь не мешались в дела, где пахнет государственной изменой.
— А как же быть с нашими обязательствами, государь? — спросил Флэммок. — Вашему Величеству известно, что мы — вассалы владельцев этого замка и обязаны сопровождать их в бою.
— Так более не будет, — сказал Генрих. — Я намерен основать здесь колонию фламандцев, и ты, Флэммок, будешь у них мэром; чтобы под предлогом вассальной зависимости не оказался снова вовлечен в измену.
— В измену ли, государь? — сказал Флэммок, который очень хотел, хотя едва осмеливался, замолвить слово за леди Эвелину. — Если бы Ваше Величество доподлинно знали, сколько разных нитей вплелось в эту ткань…
— Помолчи и знай свой ткацкий станок! — сказал Генрих. — Если мы соизволили говорить с тобой о твоем ремесле, не воображай, что и далее можешь нам докучать.
Получив этот суровый отпор, фламандец молча удалился, и судьба несчастных узников осталась никому не ведомой, кроме короля. А король избрал своей резиденцией замок Печальный Дозор. Оттуда удобно было посылать воинов, чтобы гасить еще тлевший кое-где мятеж; и так деятелен оказался при этом Рэндаль де Лэси, что с каждым днем все более входил в милость к королю и был награжден немалой частью владений Беренжеров и Лэси, которые король, как видно, считал конфискованными. Это возвышение Рэндаля, по мнению многих, не сулило ничего доброго младшему де Лэси и несчастной Эвелине.
Глава XXX
Конец предыдущей главы содержит известия, которыми менестрель встретил своего несчастного господина Хьюго де Лэси; без тех подробностей, какие нам удалось включить в наше повествование, он сообщил ему лишь главное и самое ужасное: его невеста и любимый родственник, облеченный полным его доверием, опозорили его; они подняли знамя восстания против законного государя, а когда их дерзкая попытка окончилась неудачей, подвергли жизнь, по крайней мере одного из них, неминуемой опасности, а судьбу всего дома де Лэси поставили на край гибели, от которой спасти может лишь чудо.