Вступивший в силу непосредственно в 1933 г. ряд распоряжений и законов, в частности, запрещал еврейским профессорам и судьям работать по своей специальности. Этому соответствовали инициативы спортивных функционеров и председателей клубов: боксеры-евреи были исключены из боксерских клубов, а еврейские садоводы-любители – из колоний[9]. Все это пугающе быстро сформировало общественную реальность, в которой создались две категории людей: «арийцы», или «немцы», принадлежавшие к «вселенной общих обязательств», – на которых по-прежнему распространялись такие социальные ценности, как сострадание, солидарность, любовь к ближнему, – и те, кто к этой вселенной не относился и, более того, представлял собой проблему, которая, как казалось, требовала решения тем сильнее, чем радикальнее становился процесс дискриминации. То, что «еврей» с точки зрения расовой теории и националистических теорий, с одной стороны, и с точки зрения обывательского мышления – с другой, представал врагом немцев, может сегодня казаться абсурдным и совершенно иррациональным. Однако это не меняет того факта, что такое восприятие современниками создавало фундамент для пропаганды и совершения действий, результатом которых стала совершенно реальная смерть миллионов людей. И не только: такая интерпретация, нашедшая выражение в преступлениях, привела к устойчивому формированию реальности, в которой люди, ставшие по чужой воле жертвами, впоследствии воспринимались прежде всего как жертвы: «О них вспоминают в основном в контексте того, что с ними всеми происходило»{79}.
Здесь стоило бы отметить, что преступники и жертвы не отличаются друг от друга в психологическом плане, пока одни не начинают вовлекаться другими в социальный процесс, состоящий в дискриминации, разграблении, депортации и, наконец, уничтожении жертв. Вместе с тем преступники и жертвы являются частью совместной социальной конфигурации. Их восприятие, интерпретации и действия завязаны друг на друге, пусть и в рамках крайнего дисбаланса власти. Директор ломбарда проживал и формировал эту конфигурацию вместе с другими на стороне тех, кто принадлежал к большинству и кто – не с самого начала, но под конец очень часто – был в состоянии полностью поддержать доведение этого процесса до печального конца. Другие участники того же процесса – его жертвы – к тому моменту августа 1941 г., если не успели эмигрировать, либо были уже мертвы, либо находились под прямой угрозой для жизни, предоставленные полному произволу большинства, что означало верную смерть. Усиливающиеся обеднение и маргинализация жертв в период после 1933 г. и нарастающие безразличие и враждебность совершавших преступление и наблюдателей – две стороны одного и того же процесса, в течение которого менялись и нормативные стандарты, то есть то, что считалось «нормальным». В протоколе состоявшейся в январе 1942 г. Ванзейской конференции упоминаются «пролетаризированные евреи»{80} – перед окончательным уничтожением жертв сначала фактически исключали из общества не только в административном, но и в социальном плане.
2. Фантазия о том, что относительно скоро о евреях будут знать лишь «понаслышке», не была уникальной идеей нашего директора ломбарда. В то самое время уже свозились экспонаты для Еврейского центрального музея СС{81}, который должен был открыться в Праге, и расовые антропологи скрупулезно собирали данные, чтобы сохранить для потомков воспоминания о прежде существовавшей, но вымершей расе. Что вообще означает это кажущееся сумасбродным намерение вновь – уже в музейной форме – сделать частью собственной истории тех, кого сначала отчуждали, потом грабили, депортировали и, наконец, убивали? Это означает, что уничтожение какой-либо группы людей полностью завершается лишь тогда, когда даже воспоминания о ней уничтожаются или диктуются господствующей группой. Тоталитарные государства проводят интенсивную политику памяти[10], поскольку для полного овладения людьми необходимо овладеть их памятью (см. литературные антиутопии «1984» или «451 градус по Фаренгейту»). Таким образом, национал-социалистическая трактовка истории евреев является частью общего проекта уничтожения, вклад в который вносит и директор ломбарда, потому что находит его убедительным. В его мыслях, что крайне примечательно, евреи предстают уже вымершими – подобные фантазии о состоянии, которое должно быть достигнуто лишь в будущем, являются центральной составляющей национал-социалистической морали.
80
Протокол переговоров Рейнхарда Гейдрикса с представителями высших имперских служащих и офицеров полиции безопасности и СД от 20 января 1941 г. касательно «окончательного решения еврейского вопроса» в: Pätzold Kurt (Hg.).