– Да знамя штурмовиков несут, – пояснил я, как поясняют самую очевидную вещь в мире.
– Ну и что?
– Может, ты еще захочешь его поприветствовать?
– Нет, а зачем?
– Приходится, когда его проносят по улице.
– В смысле – приходится? Просто не делаешь, и все.
Бедная Тедди, она действительно была из другого мира! Я ничего не ответил и только уныло скривился»{104}.
То, как чутко Хафнер отмечает те незначительные, на каждом отдельном шаге кажущиеся безобидными изменения в восприятии и ориентирах, происходящие в нем самом после того, как национал-социализм получил полный контроль над трактовкой действительности в обществе и право распоряжаться поведением людей, вызывает при чтении его книги тягостные чувства. При этом встает решающий с социально-психологической точки зрения вопрос: как же на раннем этапе развития Третьего рейха могли с такой скоростью произойти изменения в общепринятых нормах поведения?
Такие изменения норм означают, что одна группа людей постепенно исключается из «вселенной общих обязательств», становящейся эксклюзивной для других, принадлежащих к большинству. Этот процесс, как уже говорилось, является центральной предпосылкой к развитию геноцида. Ведь исключение происходит потому, что вся эта группа как таковая, то есть каждый ее член, определяется как угроза для благополучия и даже существования большей части общества, которое в результате видит спасение в том, чтобы обезвредить эту группу, а затем и уничтожить ее. Поэтому всем процессам уничтожения предшествует определение «опасной» группы, затем подключается ускоряющееся социальное, психологическое, материальное и правовое деклассирование, что делает инаковость дискриминируемой группы, которая изначально лишь утверждалась в теории, реальностью, и эта реальность формируется и ощущается современниками.
В крайне односторонней ситуации власти в процессе уничтожения, начавшегося после 1941 г., социальные вселенные общества преступников и групп жертв полностью отделены друг от друга. Введение маркировки «звездой Давида» в сентябре 1941 г. сделало невозможным переход отдельных людей из одной вселенной в другую, хотя ранее такая возможность еще существовала. В результате преступники и жертвы сталкивались друг с другом как представители двух совершенно разных социумов. Именно так это себе и представляли «арийцы высшей расы», принадлежавшие к привилегированной группе.
Примо Леви, бывший заключенный Освенцима, описывает одну ситуацию, которая наглядно демонстрирует такое межчеловеческое поведение. Леви, химик по профессии, хотел, чтобы его распределили в «команду химиков», но для этого ему нужно было пройти «экзамен по химии» перед врачом из СС. Леви зашел в кабинет этого врача по фамилии Панвиц: «Панвиц – высокий, худой и светловолосый. У него глаза, волосы и нос, какие и должны быть у всех немцев, и он грозно восседает за своим массивным столом. Я, заключенный номер 174 517, стою в его кабинете, настоящем кабинете, светлом, чистом и опрятном, и мне кажется, будто, куда бы я ни двинулся, я везде оставляю за собой пятна грязи.
Когда он закончил писать, то поднял взгляд и посмотрел на меня.
С того дня я часто, в разных контекстах, думал об этом докторе Панвице. Я спрашивал себя, что же происходило внутри этого человека, чем он заполнял свое время помимо полимеризации и германского самосознания. С тех пор как я снова стал свободным человеком, мне особенно хочется повстречаться с ним снова, не из жажды мести, а из интереса к устройству человеческой души.
Потому что между двумя людьми такой взгляд был бы невозможен. Если бы я только сумел объяснить себе до последней детали своеобразие этого взгляда, будто существо одного рода смотрит сквозь стекло аквариума на существо другого рода, тогда я смог бы объяснить всю суть безумия Третьего рейха»{105}.