Иной вид имели псковские пригороды перед эпохой смут. Известно, что эти пригороды не получили большого значения в Псковской области. Они были крепостными сооружениями, обращенными против немцев и Литвы, и имели сравнительно ничтожное население. Из 14 пригородов, о которых есть у нас сведения от середины XVI века, только в четырех образовались сколько-нибудь значительные посады: в Опочке было 180 черных дворов, в Острове – 204, в Гдове – 290, в Вороноче – даже 371 двор, несмотря на то, что он, по словам Гейденштейна, был уже в упадке. В остальных десяти (Велье, Володимерце, Вреве, Выборе, Вышгороде, Дубкове, Изборске, Кобыльем, Красном и Себеже) было гораздо меньше тяглых дворов. Население этих городков жило по преимуществу земледельческим трудом, мало отличаясь от подгородного крестьянства. Ливонско-польская война губительно отозвалась на хозяйственном благополучии этого мелкого люда, и он покинул свои места, уступив свою землю вновь водворенным в пригородах московским гарнизонам. По описи 1585–1588 годов, посадских людей здесь уже нет почти совсем; больше всего их, если не ошибаемся, в Гдове – 14 человек. Их сменили стрельцы (обыкновенно по сотне в городе), казаки (в Себеже), пушкари и т. п.; весь этот народ принялся за оставленные жителями огороды и вместе с крестьянами, приходящими в городки, пахал их из оброка. Но эти новые жильцы не наполнили старой «пустоты». Всего в 1585–1588 годах в псковских пригородах насчитывается 75 посадских людей, 66 крестьян, 890 ратных людей, 108 духовных, всего же, с лицами прочих состояний, до 1250 человек, да сверх того указано 1686 пустых дворов черных посадских и 108 дворов пустых на церковной земле. Из прежде бывшего числа 246 лавок осталось пустыми 160 и только в 86 торговали. Таковы были здесь последствия военных бедствий. Не только имущественное разорение, но и перемены в самом составе городского населения последовали за войной. Сплошное мирное население пригородов, лишенное всякого влияния на жизнь и торговлю Пскова по своей бедности и маломочности, сменилось здесь населением военным; оно было столь же бедно, но обладало зато военной организацией, которая помогла ему в Смутную пору сыграть заметную роль в псковских междоусобиях и даже на время взять в свои руки руководительство Псковом в союзе с «мелкими» псковскими людьми[14].
IV
Города «от Литовской украйны»
Южные псковские пригороды, обращенные против Литовско-Польского государства, по военным обстоятельствам второй половины XVI века связаны были с той группой городов, которая на официальном языке носила название «городов от Литовской украйны». Область этих городов (если включать в нее южные псковские города) занимала верховья рек Великой (Себеж, Заволочье, Опочка), Ловати (Великие Луки, Торопец, Невель), Западной Двины (Велиж, Белая), Днепра (Красный, Смоленск, Дорогобуж, Вязьма), Сожа и Десны (Рославль). За обладание этими верховьями шел спор между Литвой и Москвой во весь XVI век, поэтому города, возникшие к тому времени на спорной территории, приобретали значение крепостей и не раз переходили из рук в руки. Но в то же время, несмотря на боевую обстановку жизни и на частую опасность военного погрома или же простого пограничного насилия, столь обычного в ту пору, через пограничные места совершался торговый обмен между Литвой, Псковом, Новгородом и Москвой. Можно наметить и пути, которыми по преимуществу пользовались для этого обмена. От Западной Двины к Пскову ездили, пользуясь течением р. Великой, через Заволочье, Опочку и Остров: здесь, по свидетельству Гейденштейна, шла «главная дорога» на Псков, и с Двины выходили на нее от Дриссы и Десны. На этой дороге около г. Острова, на Балабановском лугу, бывал ежегодно очень большой ярмарочный торг, который давал одного «корчемнаго прикупа на наместника сто пятьдесят рублев». На тот «торг великой» съезжались «многие люди московских городов и Великого Новгорода и Пскова и литовские и немецкие люди». Великие Луки открывали собой идущему от Полоцка два пути: на Великий Новгород по Ловати через Холм и Старую Руссу и на верхнюю Волгу и Москву через Торопец; этим последним путем воспользовался, например, Дж. Тедальди для поездки в Москву. Можно было от Полоцка подняться по Западной Двине до р. Межи, а по Меже до р. Обши, на которой лежал г. Белый (или Белая), и оттуда выйти к Зубцову и Ржеву на Волгу. По словам того же Тедальди, на этом самом пути суда «можно было найти в изобилии»: стало быть, этим путем не избегали пользоваться. Именно по этому пути царь В. Шуйский выслал из своего государства в Польшу Марину Мнишек и тушинцы перехватили ее в Бельском уезде. Наконец, существовала и прямая дорога сухопутьем из Литвы (от Орши) на Москву через Красный, Смоленск, Дорогобуж и Вязьму. Существовала дорога и вдоль московско-литовской границы от Смоленска к Великим Лукам, имевшая преимущественно военное значение и описанная Гейденштейном именно с этой стороны. Пограничные места, по которым проходила эта дорога, были покрыты густыми болотистыми лесами, составлявшими первое препятствие для вторжения неприятеля в Московское государство. У литовцев и поляков было мнение, что москвичи нарочно развели эти леса с целями стратегическими; мы думаем, что русские люди только умели пользоваться этой естественной защитой, ища в лесах убежища от врага и видя в непроездном лесу первую линию укреплений, которую можно было еще усилить засеками. Но за этой линией они созидали новые ряды искусственных крепостей. Все города, названные нами выше, были сильно укреплены именно ввиду войн с Литвой. Летописи наши от середины XVI века сохранили известия о систематических работах по укреплению литовского рубежа, о постройке и обновлении Себежа, Велижа, Заволочья, Холма на Ловати. Известно, что этому рубежу существовал в XVI столетии специальный план – «чертеж Лукам Великим и псковским пригородком с литовским городом с Полотцком». Сохранились до нас и некоторые акты, относящиеся к постройке каменного города в Смоленске в последние годы XVI века; делали Смоленск «всеми городы», и придавали новой крепости большое значение: это видно как из летописного повествования о каменном Смоленском городе, так и из анекдота об остроумной выходке князя Фед. Мих. Трубецкого, направленной против Бориса Годунова при том случае, когда Борису вздумалось сравнить Смоленск с ценным ожерельем. К сожалению, Смоленск строили «наспех», и один из «дворян честных», бывших на постройке, А. И. Дедевшин, объяснил полякам в 1611 году, где «град был худо сделан в осень»; это помогло королю Сигизмунду овладеть Смоленском.
14
Adelung, «Uebersicht der Reisenden in Russland», I, 376. – Флетчер, гл. III, § 8. – Г.В. Форстен, «Балтийский вопрос в XVI и XVII ст.» (СПб., 1893), т. I, с. 522–524. – А. А. Э., I, № 282, с. 322. – Полн. собр. р. лет., IV, с. 282. – Н.Д. Чечулин, о. с., с. 127–137. – Костомаров, «Ист. монография и иссл.», VIII, изд. 1886 г., с. 74–78. – Н.Д. Чечулин, о. с., с. 107–108, 123, 114. – «Гейденштейна записки», изд. 1889 г., с. 171.