В число прочих функций, которые исполняет оргия в духовной и психологической жизни общества, входит также функция «обновления», возрождения, которое она обеспечивает и подготавливает. Начало оргии можно сравнить с появлением на поле зеленых побегов: она снабжает человека субстанцией и энергией, достаточными для зарождения новой жизни. Более того: «восстанавливая» мифический Хаос, царивший до Творения, оргия позволяет заново повторить и сам акт Творения. На некоторое время человек погружается в аморфное, ночное состояние Хаоса, но лишь для того, чтобы возродиться в своем эго еще более сильным и энергичным, чем раньше. Подобно погружению в воду (§ 64), оргия одновременно уничтожает творение и возрождает его; отождествляясь с бесформенным, предкосмическим, человек надеется на свое перерождение, надеется, что станет «новым человеком». Сами природа и функции оргии указывают на то, что она воспроизводит изначальный акт Творения, упорядочивающий Хаос. В повседневной жизни, то и дело прерываемой оргиями (сатурналии, карнавалы и др.), уже заложен взгляд на эту жизнь как на ритмическое чередование деятельности и спячки, рождения и смерти; в ней также присутствует понятие циклического устройства Космоса, который был рожден из Хаоса и возвращается в хаос через великую катастрофу или махапралаю — «великое рассоединение». Разумеется, все монструозные формы оргии — лишь деградация базисной идеи мирового ритма и обновления, и они ни в коей мере не могут служить нам отправным пунктом для исследования ее причин и функций, тем более что любое празднество уже в силу своей природы включает элемент оргии.
139. МИСТИЦИЗМ ЗЕМЛЕДЕЛИЯ И СПАСЕНИЕ
Необходимо подчеркнуть также элементы «избавления» в земледельческой мистике (даже вне связи с оргиями). Растительная жизнь, которая возрождается через видимое исчезновение (когда семена закапывают в землю), дает человеку пример и надежду: то же самое может произойти и с душами умерших. Действительно, периодическое воскресение природы было для первобытного человека не просто зрелищем, которое он пассивно созерцал; в его сознании этот процесс напрямую зависел от ритуалов и мер, принимаемых самим человеком. Воскресение завоевывалось через магические действа, через взывания к Великой богине, через помощь женщин, могущество Эроса и совместный труд всех природных сил (включая дождь, тепло и др.). Далее, воскресение возможно лишь постольку, поскольку повторяет изначальный акт — в форме ли ритуального брака, обновления времени («Новый год») либо в виде оргии, возвращающей мир к архетипическому Хаосу. Без труда ничего не дается, поэтому, чтобы жить, человек должен постоянно прилагать усилия, т. е. действовать в соответствии с нормами жизни, воспроизводя изначальный акт. Итак, все надежды людей в аграрных обществах, сформированные на опыте общения с растительной жизнью, с самого начала были обращены на действие. Человек может рассчитывать на воскресение лишь в том случае, если он следует определенной линии и действует согласно установленным образцам; исполнение ритуала есть неотъемлемая часть его жизни. Мы вернемся к этому постулату при анализе античных мистических религий, которые не просто сохранили следы сельскохозяйственных церемоний, но и, по–видимому, вообще не превратились бы в инициационные религии, если бы им не предшествовал длительный период земледельческого мистицизма, уходящий своими корнями глубоко в предысторию человечества, т. е. если бы человек на протяжении тысячелетий не наблюдал за периодическим возрождением растительной жизни и не вывел из этого наблюдения идею однородности человека и семени, что вселило в него надежду на возможность собственного возрождения после смерти и через смерть.
Принято считать, что открытие земледелия радикально изменило ход истории, поскольку человечество стало иметь достаточное количество пищи, и тем самым произошел колоссальный демографический взрыв. На самом же деле открытие земледелия имело столь важное значение по совершенно другой причине. Ход истории определило не изобилие пищи и не демографический взрыв, а скорее теория, которую человек вывел, открыв земледелие. Основным уроком для него стало то, что он увидел в зерне, то, чему он выучился при работе с ним, то, что он понял, наблюдая за слиянием семени с землей. Земледелие дало человеку Откровение о фундаментальном единстве всей органической жизни; отсюда — аналогии между женщиной и полем, между половым актом и посевом, отсюда же — более глубокий, интеллектуальный синтез: ритмичность жизни, смерть как возврат к единству и т. д.[1440] Именно этот синтез, ставший возможным лишь после открытия земледелия, столь существенно повлиял на развитие человечества. Одну из самых важных основ надежды на спасение следует искать в доисторической мистике земледелия: как семя в земле, так и умершие могут вернуться к жизни в новом обличье. Однако и пессимистический, даже скептический, взгляд на жизнь проистекает из того же созерцания мира растительности: ибо человек подобен полевому цветку…
1440
Круг идей, которые здесь Элиаде связывает с открытием земледелия, свойствен не только земледельческим обществам: воскресение через смерть — одна из центральных идей обрядов инициации; в связь с половыми отношениями (эротическими ритуалами) у людей ставится и удача на охоте (возможно, уже в палеолите, см.: Леруа–Гуран А. Религии доистории // Первобытное искусство. Новосибирск, 1971. С. 81–91; ср.: Новик Е. С. Архаические верования в свете межличностной коммуникации // Историко–этнографические исследования по фольклору. М., 1994. С. 141), приплод скота (см., в частности, о славянской традиции: Журавлев А. Ф. Домашний скот в поверьях и магии восточных славян. М., 1994. С. 31). Более того, можно считать «диагностическими» в своем роде мифологические сюжеты, в которых даже процесс сбора дикорастущих растений «внушал эротические помыслы» собирательницам (ср.: Леви–Строс К. В травяной лавке мифов // От мифа к литературе. М., 1993. С. 11, 12): собирательство, как известно, предшествовало открытию земледелия — если в мифах корень съедобного растения вызывал эротические чувства у женщин, выкапывающих его из земли, то здесь можно усматривать истоки земледельческих верований об обработке земли как половом акте и т. п. Ср., впрочем, вероятные неолитические (если не палеолитические) истоки самого образа Великой богини–матери, воплощения плодоносных сил земли, в облике «охотничьей» богини, покровительницы диких животных (ср.: Антонова Е. В. Очерки культуры древних земледельцев Передней и Средней Азии. М., 1984. С. 84 и сл.). Таким образом, одно из главных положений концепции Элиаде — о предшествовании сакральных идей и образов множеству их конкретных «профанных» (исторических) воплощений — находит здесь определенное обоснование. См. также послесловие.