Однако даже в этой не слишком удобной позиции я мог довольно много узнать о своей комнате. Дверь, состоящая из двух металлических секций, открывающихся в разные стороны, находилась далеко слева. Стены было абсолютно голые, без каких-либо «опознавательных знаков» или самых маленьких картин. В дальнем правом углу стояли стол и два стула. Там сидели двое в штатском. Они не двигались. Кроме них в палате находилась медсестра. Она подошла ко мне, и тут я почувствовал сильное головокружение и страшную жажду, которая всегда наступает после наркоза. Гипсовая повязка меня душила. Я не мог пошевелить ни одной частью тела и чувствовал чудовищную слабость. Я знал, что медсестра находится рядом и по-арабски попросил воды. Она взяла медицинский шпатель, обмотанный влажной марлей, и засунула мне в рот. Я высосал всю воду и попросил еще. Когда же я наконец избавлюсь от этой жажды, которая так меня терзает… собственно, уже сколько времени? Мысленно посчитав, я понял, что начался мой третий день в Египте.
Медсестра заговорила со мной по-английски. Она спросила, как я себя чувствую. Что-то пробормотав в ответ, я впал в полубессознательное состояние. Я понимал, что спешить мне решительно некуда. Чувствовал себя отвратительно.
Я проснулся около полудня, хотелось пить и избавиться от гипса. Теперь в комнате находились три медсестры. Одна из них подошла и представилась, сообщив, что она — старшая медсестра. Затем она вновь смочила мне рот с помощью шпателя и сказала, что я в порядке. Двое охранников теперь стояли около кровати и с любопытством меня рассматривали. Две другие медсестры присоединились к старшей, отодвинули охранников, начали мыть меня и менять постельное белье. Постепенно я отошел от наркоза, в голове прояснилось, и я постарался изучить свое новое местопребывание. К еде, которую мне принесли, не мог даже прикоснуться.
Неудобный гипс все время заставлял меня извиваться. Но все еще был мягким и немного сырым, и я чувствовал, как он трескается от моих движений. Вечером Саид навестил меня в больнице. Он с восторгом говорил о замечательном лечении, получаемым мной, сказал, что египтяне исполнили свою часть сделки и что мне не следует забывать о своем обещании. «Израильский летчик никогда не лжет», — напомнил он мне с улыбкой.
В гипсе на правом бедре египетские врачи оставили небольшое окошко над открытой раной, из которой торчала кость. Время от времени медсестра открывала окошко, прочищала рану, посыпала ее стрептоцидом[14] и снова закрывала окошко. Несмотря на эту процедуру, по ночам у меня поднималась температура, и я точно знал, что у меня инфекция, возможно, из-за открытой раны. Пользуясь тем, что мне нужно глотать таблетки, я пил как можно больше воды, надеясь приглушить жажду, мучившую меня постоянно.
Когда я открывал глаза, в комнате неизменно находились два охранника и разные медсестры. Постепенно наладилась повседневная рутина: умывание и смена постельного белья утром, не слишком успешные попытки меня накормить, визит доктора раз в день, постоянно трескавшийся гипс…
Вечером меня снова отвезли в операционную в сопровождении нескольких медсестер, среди которых были и те, кому не было поручено заботиться обо мне. Видимо, в больнице прознали, что здесь находится израильский пилот, и захотели посмотреть на редкого гостя. Пока меня катили по коридору, я держался правой рукой за спинку кровати над головой. Одна из сестер легонько погладила мои пальцы, видимо, не в силах сдержать желания коснуться пришельца из чужого незнакомого мира. Я не мог ничего сделать и быстро разжал, а затем снова сжал свои пальцы. Египтянка вскрикнула и отдернула руку. Все засмеялись.
Кровать катилась дальше, и медсестра, увы, больше не гладила мне пальцы. Когда я проснулся на следующее утро, то увидел, что начавший разваливаться гипс заменили и что мои ноги соединены теперь прочной распоркой, не дававшей двигать ими и, соответственно, не позволявшей еще раз сломать гипс. Чтобы ускорить застывание, над ней поместили небольшой радиатор.