Сольный полет, который я совершил через тринадцать месяцев после возвращения из Египта, показал, что у меня наконец есть «технические средства», необходимые для возвращения прежней жизни. Я вновь стал одним из ста израильтян, которые могут залезть в кабину «Миража» и поднять его в воздух. Теперь мне нужно было решить, готов ли я предпринять нелегкое путешествие (гораздо более суровое, чем я тогда предполагал), чтобы изгнать плен из своей души.
Летом 1971 года я сообщил Ифтаху Спектору[70], командиру эскадрильи «Миражей», где я числился последние шесть месяцев, что из пилота, ограничивающегося тренировочными полетами, я могу снова стать летчиком, участвующим в решении боевых задач эскадрильи. Это было решение, достигнутое после долгих разговоров с самим собой.
С тех пор как я вернулся на «Мираж», я принципиально ни с кем не обсуждал этот шаг. Я не думал, что могу рассчитывать, что кто-то в ВВС будет готов объективно обсуждать со мной неудобные вопросы пилота-инвалида, вернувшегося из плена и желавшего снова летать, и более того, участвовать в боевых вылетах. Удивительнее всего было то, что ни один командир любого ранга даже не попытался погрузиться в эту тьму.
Гиора летает? Не делает никаких проблем? Не просит никакой помощи? Ну и прекрасно! Пошли в офицерскую столовую, пора обедать.
То, что мои командиры тщательно избегали говорить со мной на эту тему, было, несомненно, связано со слабыми психологическими способностями тогдашних офицеров. Впрочем, не исключено, что неразвитость и даже отсутствие подобных навыков является неотъемлемой частью характера армейского командира. Именно это позволяет ему выдержать напряжение, неизбежное в армейской жизни и особенно на войне. Возможно, это было связано со спартанским воспитанием, полученным большинством из нас в сороковые-пятидесятые годы, или с идеологией, считавшей коллектив намного важнее индивидуума. Может, просто всем нам свойственно проявлять осторожность, когда нужно лезть в темную пещеру, полную скорпионов; в черную дыру, которая в один прекрасный день может поглотить и нас. А кроме того, многим хотелось думать, что, если с ним случится нечто подобное, он без труда выпутается из этой передряги целым и невредимым — вот взгляните хотя бы на Гиору!
Не думаю, что много лет спустя, когда я и мои ровесники достигли высоких чинов, мы вели себя как-то иначе. Однако об этом лучше спросить наших подчиненных. Как бы то ни было, во всей израильской авиации не нашлось никого, кто попытался бы поговорить со мной на эту тему — не было никого, с кем я мог бы начать этот разговор по собственной инициативе. Мне было решительно не с кем посоветоваться, не говоря уже о том, чтобы просить о помощи.
Впрочем, я этого и не хотел. Все решения, связанные с возвращением на действительную службу в израильских ВВС, должен был принимать я и только я. Я закончил шесть месяцев тренировочных полетов и чувствовал себя за штурвалом очень уверенно.
— Вперед, — говорил я себе, — попробуем сделать еще один шаг вверх по лестнице, ведущей туда, где находится самое лучшее и желанное.
Спектор не высказал никаких возражений и предложил мне быть его вторым номером (ведомым) в эти выходные, когда мы заступим на боевое дежурство в качестве группы быстрого реагирования на базе Рефидим в Синайской пустыне. Я согласился и в пятницу сел в самолет и полетел в Рефидим, чтобы подменить постоянного напарника Спектора и провести там ближайшие выходные.
Прошло почти два года с тех пор, когда я последний раз приземлился на этой базе. Я получил предметы личной экипировки, числившиеся за моим истребителем-перехватчиком, и тщательно их проверил. Я подогнал длину ремней катапультируемого кресла, подключил шлем к радио и положил его куда положено, около катапультируемого кресла, чтобы аэродромная команда могла вручить его пилоту, когда его пристегивают перед взлетом на перехват.
Перехват — это вылет на защиту воздушного пространства страны от вторжения нежданных воздушных судов. Во многих странах это рутинная служба, которая сводится к разбирательству с гражданскими самолетами, случайно отклонившимися от своего маршрута. Однако в странах в состоянии войны или хотя бы военного напряжения эта работа включает перехват самолетов, вторгающихся в ваше воздушное пространство с враждебными намерениями — для разведки или нападения с воздуха. Для военных летчиков это самые важные вылеты.