Более того, анализ Эдера подчеркнул логику критики Жаботинским пассивности, царящей в сионистском руководстве. Эдер, тем не менее, никаких выводов не сделал и не обещал изменений в политике Вейцмана.
Но его следует рассматривать в его истинном свете. Он представлял собой человека, разрываемого на части стремлением к лояльности. Когда — как он обнародовал позже — он выступал свидетелем в комиссии по расследованию действий администрации за закрытыми дверями, он, не колеблясь, подтверждал, что Жаботинский возглавил Хагану от имени Сионистской комиссии.
Однако из верности Вейцману он продолжал придерживаться официальной линии, что дело Жаботинского не касается Сионистской комиссии, а его заключение не отражается в политических соображениях. Его затруднения, тем не менее, не оправдывают его реакцию на критику Жаботинского, обоснованную, как видно, личным раздражением. В тексте того же отчета Вейцману он пишет, что Жаботинский "опасен. Он находится в патологическом состоянии, и я поистине опасаюсь за его умственное состояние. Он чрезвычайно возбужден и доводит себя до постоянно нарастающего возбуждения"[769].
Это было особенно безответственным заявлением, учитывая, что Эдер был одним из первых психиатров.
Ничто, содержащееся даже в его собственном донесении, не носило характера более, чем нормальной реакции на события и поведение окружающих. Но его замечание, тем не менее, зажило собственной жизнью. Оно, как видно, стало в кругу Вейцмана предметом сплетен.
Сам Вейцман пишет Белле Берлин:
"Я убежден, что Жаботинский ненормален. Я глубоко это сожалею, но видит Бог, я сделал все возможное чтобы сохранить с ним добрые отношения и возвратить его к созидательной деятельности; что-то его гложет постоянно и он становится невозможным. Между прочим, я убежден, что если это продолжится, от него отвернутся все его товарищи"[770].
Несмотря на теплые отношения Вейцмана с Беллой, он по-видимому счел излишним признаться ей в том, что Жаботинский сидел в тюрьме за выполнение национальной миссии, возложенной на него самим Вейцманом и его коллегами. Более того, ему было прекрасно известно из событий в Палестине, что смехотворно полагать, будто кто-нибудь отвернется от Жаботинского.
В Сионистской организации обвинение Эдера было в скором времени опровергнуто официально. Секретарь организации Сэмюэл Ланцман, отправленный срочно в Палестину, долго беседовал с Жаботинским 22 июля и впоследствии доложил:
"Я нашел его в состоянии величайшего раздражения на Сионистскую комиссию, которая, по его словам, обошлась с ним чрезвычайно дурно. Его просили организовать Еврейскую самооборону, и он считал, что подача в отставку членов комиссии в знак протеста против его несправедливого приговора, было их безоговорочным долгом. Он говорит с особенной горечью о М. Усышкине и, в меньшей степени, о докторе Вейцмане, чья умеренная и многотерпеливая политика в период военной администрации представляет, в глазах Жаботинского, огромную политическую ошибку.
Все его сотоварищи-арестанты, за одним исключением (И.Н. Эпштейн) разделяют его мнение. Из разговоров в Иерусалиме у меня сложилось впечатление, что состояние психики Жаботинского граничит с мегаломанией. Нахожу это весьма преувеличенным. Учитывая нелегкие обстоятельства и его убеждение, что его заключение необоснованно, его умственное состояние совершенно нормально"[771].
Тем не менее сплетники не сдерживались даже в беседах с друзьями-англичанами. Слухи дошли до полковника Уиндама Дидса, проявившего симпатию и сочувствие еврейскому делу во время его службы в Палестине и бывшего с Жаботинским на дружеской ноге. Судя по корреспонденции Вейцмана, он, находясь теперь в Лондоне, поддерживал регулярный контакт с Вейцманом.
"Информацию" о Жаботинском он передал в Иностранный отдел. И таким образом, получив известие, что генерал Алленби отказал в апелляции приговора Жаботинскому, старший чиновник, сэр Джон Тилли, записывает теперь уже приукрашенную версию: "Полковник Дидс утверждает, что Жаботинский настоящий безумец и должен находиться под медицинским наблюдением. Выпущенный на свободу в Палестине, он наверняка причинит беспокойство".
769
Письма Вейцмана, том IX, №