Приверженность Вейцмана двойственной системе публичного молчания — и даже поддержки — политики, которую в частных беседах он осуждал в горчайших тонах, не могла не вызывать у Жаботинского нарастающего беспокойства. Но он, очевидно, продолжал считать, что для сионистского дела предпочтительнее поддерживать единство в организации и ее руководстве, особенно поскольку она придерживалась специфической программы, согласованной им с Вейцманом. Это единство было в короткий срок поставлено под угрозу случайным происшествием, спровоцированным Меиром Гроссманом. Гроссман не был обязан придерживаться вейцмановских методов и политики: в "Ди Трибун" и на публичных митингах он вел кампанию по сильной оппозиции.
В беседе с Жаботинским Гроссман шутливо выразил сомнение: согласится ли Жаботинский, из-за нынешней принадлежности к истеблишменту, председательствовать на одном из митингов. Спровоцированный Жаботинский согласился на председательство.
Гроссман, решительный оратор, не выбирал слов о Вейцмане, которого винил во всех препонах, выпавших на долю движения, и призвал к его отставке на приближающемся конгрессе. Жаботинский был потрясен бестактностью Гроссмана, но выступил с ответом в конце митинга. Он заявил, что слишком поверхностно "относить все причины ситуации к ошибкам одного или двух человек. Пока сионизм нуждается в дипломатии и искусстве управления, доктор Вейцман должен быть его предводителем"[888].
Тем не менее он телеграфировал Вейцману (в США), что выступление Гроссмана, под его председательством, может быть интерпретировано неверно. "Я намеревался подать в отставку, но поскольку коллеги отказались ее принять, отдаюсь на вашу милость, подчеркивая еще раз веру в вашу преданность объединенной программе Исполнительного комитета". Вейцман немедленно ответил: "Счастлив продолжать сотрудничать с вами"[889].
Жаботинский знал и предсказывал, что членство в сионистском исполкоме будет постоянным испытанием совести. Он проглотил свое расстройство (по-видимому, нашедшее физическое выражение в крайней усталости, на которую он жаловался Белле) и сконцентрировался на проблеме безопасности в Палестине. После майских бесчинств, она стала еще более насущной.
ГЛАВА СОРОК ПЕРВАЯ
В ТОМ же мае пришел конец Еврейскому легиону. Все произошло неожиданно. Когда новость о том, что на улицах Яффо убивают евреев и что требуется помощь в обороне Тель-Авива, дошла до лагеря в Сарафанде, двадцать из тридцати находившихся в лагере легионеров спешно отправились к месту беспорядков. Они намеренно не стали информировать своего командира, полковника Марголина, чтобы не делать его причастным к воинскому преступлению. Тем не менее он узнал об этом на следующее утро и сам прибыл в Тель-Авив принять командование легионерами, мобилизовать дополнительных добровольцев и найти оружие.
Один из немногих дружественных британских официальных лиц, майор Л.М. Жён, начальник портовых складов в Яффо, за день до того отважно отбивший нападение на иммигрантское общежитие, выдал им восемнадцать турецких винтовок со своих складов.
Таким образом, около 40 легионеров и бывших легионеров промаршировали по улицам Яффо с ружьями на изготовку[890]. Еще около 300, вооруженных палками и железными балками, сформировали кордон вокруг города. В арабской общине распространилась весть, что евреи "отбились". Больше атак не было.
Для военных властей это было достаточным предлогом, чтоб избавиться от ненавидимых "солдат-иудеев". Часть расформировали, и массовое наказание не применялось лишь потому, что полковник Марголин известил начальство, будто сам отдал приказ своим солдатам идти на Тель-Авив.
И он подал в отставку.
Так детище Жаботинского под фанфары закончило свое существование. Оно не воплотило его мечту. Тем не менее его роль вышла далеко за рамки собственно политических и военных событий того времени. Легион, будучи единственным реальным символом борьбы еврейского народа за свою страну в воюющем мире, произвел подлинную революцию в умах и духе евреев. Он возродил древнюю военную традицию и заложил принципы национальной защиты на многие годы вперед.
889
Майора Жёна впоследствии судили и отчислили из армии, но его компенсировало Сионистское движение.