Моральной проблемы тут не было. Проблема являлась практической и военной. "Перед вами стоит невинная душа, — заявил он. — Я не знаю, что подразумевается под пацифизмом или под милитаризмом. Но я знаю, что такое сионизм. Наша задача — защита земли Израиля независимо от британских солдат или арабских полицейских. Когда в Палестине было расквартировано 15.000 еврейских солдат, в ней было тихо и мирно, хотя в Египте полыхало"[917].
Бен Гурион противопоставил альтернативу:
"Нам нужен Еврейский легион. Мы поддерживаем усилия исполкома в этом направлении, но нам неизвестно, будет ли у нас легион. Я отношусь к скептикам. Я не ставлю под сомнение наше моральное право сформировать Еврейский легион в Палестине. Наши права в Палестине — права нации, а не меньшинства. Поэтому мы должны защищать свои права собственными силами. Вопрос лишь в том, как это следует делать. В этом аспекте я не согласен с Жаботинским. Он убежден, что только легион в состоянии нас защитить. Я же не уверен в защите легионом, — даже если он будет состоять исключительно из евреев, — пока он будет под командованием не евреев, а английского генерала"[918].
Голомб, ставший теперь во главе Хаганы, поставил вопрос еще более кардинально. В письме к Жаботинскому он отмечал: хотя кампания за легион оправданна и необходима, она наверняка затянется, в то время как нужда была в "немедленном подкреплении наших оборонных нужд". Более того, даже если еврейские батальоны возродятся, в нужный момент они могут оказаться далеко. В результате всех дебатов было принято смелое и почти единогласное решение уполномочить исполком предпринять необходимые шаги для "обеспечения восстановления Иудейского полка, в прошлом действовавшего в Палестине".
Дебаты продолжались и на конгрессе в Карлсбаде в сентябре, но не на открытых заседаниях.
Менахем Усышкин — ветеран оппозиции Еврейскому легиону с 1915-го — не рекомендовал развернутых дебатов по этому вопросу. Как сообщает "Джуиш кроникл", вопрос о легионе "угрожал вызвать серьезный раздор", и потому "руководство в кулуарах, предчувствуя большие неприятности и осознавая настрой Конгресса, с одной стороны, и твердость господина Жаботинского с другой, — последовало совету Усышкина: чем меньше будет упоминаться легион, тем лучше"[919].
Тем не менее, поскольку на открытом обсуждении раздавалась критика предложения освободить британского налогоплательщика от финансового бремени по легиону (выраженная де Льемом, еще более злостным противником легиона), Жаботинский посвятил часть своей речи объяснению политического преимущества этого жеста для сионистского движения в британском общественном мнении. В остальном дебаты о воссоздании легиона были перенесены на закрытую сессию комитета по политике. Из разрозненных отчетов видно, что Жаботинский столкнулся с серьезной оппозицией — не от руководителей рабочего движения, в принципе не возражавших, но от традиционных антилегионеров, от проповедников пацифизма и от некоторых опасавшихся, что вид еврейских солдат разгневает арабов.
Несмотря на это Жаботинского поддержало значительное большинство. Дополнительную причину к тому называет историк сионизма Адольф Бём, сам противник легиона и Жаботинского: "Учитывая настроение масс в тот период, большинство руководства поддалось на нажим Жаботинского, в то время считавшегося героем нации"[920].
В своих разногласиях с представителями Хаганы из рабочего движения Жаботинский пошел дальше, чем просто пропагандирование идеи легиона. Он продолжал отметать замысел о секретной организации гражданских лиц, считая это нежелательной целью. Вооружать подростков, не обладающих дисциплиной и выучкой военной службы, было бы опасно и провокационно. Ее существование невозможно будет сохранить в секрете; провоз оружия в страну тоже обнаружится рано или поздно. "Еврейская самооборона из 10.000, - подвел он итог, — взбудоражит арабов больше, чем 2.000 солдат".
Критика ценности секретной самообороны не шла вразрез с активными стараниями Жаботинского собрать на нее фонды как на срочные меры по первой помощи. Но он тревожился, тем не менее, и, наверное, слишком, — что все должны уяснить: это в самом деле первая помощь, а не альтернатива настоящему лечению.
Представители Хаганы рассудили иначе. Учитывая престиж Жаботинского, они были глубоко расстроены тем, что восприняли как угрозу их кампании в поддержку Хаганы.
Ретроспективно, нет сомнений, что дискуссии в Карлсбаде сыграли роль в растущей пропасти между Жаботинским и руководством рабочего движения, хотя она оставалась еще подспудной и возникла по причинам, к сути спора не относящимся.
919
"Die Zionistische Bewegung", том II (Иерусалим, 1937), стр. 154, цитируется Шехтманом, том I, стр. 381.