Исполком затем телеграфировал Жаботинскому, что проблема вызывает "сильные чувства" в Восточной Европе и просил полного отчета и приложения документов. Они также просили его выразить свое отношение к требованию Капланского[929].
На это 20 ноября Жаботинский ответил: "Отправляю материалы Славинском не намерен уступать дезинформированному общественному мнению".
Через две недели исполком вызвал доктора Михаила Шварцмана, еще одного из тех, с кем совещался перед подписанием соглашения Жаботинский. Он рассказал, что среди присутствующих были покинувшие Украину совсем незадолго до того. Большинство присутствующих поддержало идею соглашения для защиты еврейского населения.
Он осудил кампанию против Жаботинского. В конце концов, заявил он, ни исполком, ни Жаботинский не намеревались вмешиваться в гражданскую войну. Исполком последовал совету Шварцмана: выступил с заявлением, что в компетенцию организации или господина Жаботинского не входит участие в каком бы то ни было гражданском конфликте[930].
Тем временем Жаботинский написал исполкому (24 ноября): "Правительство Славинского обязывалось организовать еврейскую полицию; я обязывался оказать им в этом отношении свое полное содействие". Тем не менее, добавлял он, Славинский с тех пор сообщил, что планов на немедленную военную кампанию нет и что "весь вопрос представляется всего лишь газетной полемикой". Он обращал внимание на то, что единственными интересующимися этим делом являются члены "Поалей Цион" (социалисты-сионисты). Жаботинский предполагал, что причиной их беспокойства было опасение критики со стороны антисионистских социалистов, возглавлявших всю кампанию осуждения. "Правительство Славинского борется с большевиками, — пишет он, — и "Поалей Цион" беспокоятся, что их соперники-социалисты могут обвинить их в дружеских контактах с Сионистским исполкомом, один из членов которого, как предполагается, поддерживает дружеский контакт с антибольшевистским правительством". Как бы то ни было, об интеллектуальной честности "Поалей Цион" с их злобными требованиями осуждения и наказания Жаботинского и его исключения из исполкома, можно судить по тому факту, что два видных деятеля "Поалей Цион" на Украине, Шломо Галдельман и Авраам Ревутский, занимали министерские посты в правительстве Петлюры[931]. Но "Поалей Цион" были не одиноки. Более широкие слои в Европе оказались обеспокоенными поведением Жаботинского. Для многих шоком была сама мысль о контакте с таким преступником, как Петлюра. Два сионистских органа присоединились к призывам к выводу Жаботинского из исполкома: Совет английской сионистской федерации и Ежегодная конференция сионистской федерации Нидерландов.
Большая часть обдуманной критики исходила, однако, из другого источника. Вопрос ставился таким образом: "Какое право имел Жаботинский, будучи членом Сионистского исполкома, действовать от своего имени?" Тем самым движение вовлекалось в очень щепетильную проблему. Жаботинский осознавал правовой аспект острее, чем его критики. Он заявил, что имел полное право действовать, как считал нужным. "Сионистский конгресс", — писал он, — только что принял особую резолюцию: Политическую резолюцию VIII, — установив два принципа: что долгом каждого сиониста является участие в борьбе за евреев рассеяния, но "эта часть сионистской активности должна проводиться независимо от Всемирного исполкома"[932].
Эта резолюция подразумевала, в случае Жаботинского, что ему следовало представить предполагаемое соглашение компетентным сионистским органам на Украине. Таким образом, учитывая ограниченность во времени и месте (Сионистская организация находилась вне закона в России и на Украине, оккупированной русскими), он сделал как раз то, что требовалось: посоветовался с украинскими делегатами на Конгрессе и получил их благословение.
Резолюция Конгресса была продиктована здравым смыслом, о котором Жаботинский писал в более позднем письме. Невозможно, писал он, "втягивать исполком всемирной организации в проблемы самообороны на Украине, или признание идиша официальным языком в Литве. С другой стороны, так же немыслимо для меня расстаться с правом волноваться о самообороне в Южной России, поскольку я вхожу в состав исполкома, или для господина Соловейчика не заботиться о еврейской автономии в Литве, даже если он оставит свой пост министра по делам евреев в литовском правительстве. Следовательно, я считаю, что единственным возможным выходом является оставить все нетронутым как есть"[933].
932
Письмо к Тривусу, 9 февраля 1922 г. Доктор Макс Соловейчик в то время был членом Сионистского исполкома, выбранного на Карлсбедском Конгрессе.