И Сэмюэл, и Дидс выразили протест против возведения на престол Абдаллы. Сэмюэл даже продолжил призывы отрядить военный наряд, но Лоуренс, Сомерсет, и Янг, каждый из которых на словах тоже объявлял неприятие назначения Абдаллы, утверждали: коль скоро он уже на месте и не может быть выдворен из-за его подразумевающейся военной мощи, самым мудрым представляется сотрудничество с ним. Этот довод убедил Черчилля; и таково было окончательное решение.
На деле все эти события, начиная с британской поддержки шерифской пропаганды, затем с панической телеграммой о мощи Абдаллы и уговоров Сомерсета и Лоуренса, прекрасно знавших настоящую цену палмеровской информации, показывают попросту наличие сговора сторонников Лоуренса с приверженцами шерифа. Целью сговора было толкнуть правительство в лице неинформированного и доверчивого Черчилля к проведению желаемой политики.
Эта информация поддерживается ошеломляющим свидетельством, исходящим от самого Абдаллы вскоре после его восхождения на престол. Его правление шло негладко, и через четыре месяца после утверждения в роли главы правительства Трансиордании он объявил о своем желании уйти со своего поста. Дидс сообщил в Лондон о беседе Абдаллы с Абрамсоном[1049], британским представителем в Аммане. В ходе беседы Абдалла жаловался на то, что не получил Ирак, и добавил, что, "когда он вошел в Трансиорданию с согласия англичан, он согласился действовать в соответствии с желаниями м-ра Черчилля и с британской политикой"[1050].
По прибытии этого документа в Лондон он попал в руки чиновников Колониального отдела, но они, по-видимому, не нашли ничего предосудительного в заявлении Абдаллы о том, что англичане сами пригласили его на вторжение в Трансиорданию. Никто из них никак это не прокомментировал. И когда Черчилль и Абдалла встретились в Иерусалиме сразу же после Каирской конференции, никто и не вспомнил призрачную армию Абдаллы.
Черчилль в результате получасовой беседы заключил с Абдаллой соглашение, по которому тот был назначен представлять Великобританию в качестве губернатора Трансиордании на шесть месяцев.
Свидетельство, что Абдалла не способен справиться с хаотичным состоянием, царившим на его территории, и представляет собой никудышного администратора, не заставило себя долго ждать. Выраженное им желание покинуть Трансиорданию приветствовалось всеми, и в Лондоне, и в Иерусалиме. Когда сообщение из Иерусалима, что Абдалла не может возглавить правление и что "большинство в народе не хотят иметь дело со сторонниками шерифата и сирийцами", прибыли в отдел колоний, Клоусон заметил: "Ситуация совершенно позорна и не исправится, пока не будет убран Его Высочество эмир Абдалла и его окружение". Шакберг с ним согласился: "Это демонстрирует, какой хаос воцарился в Трансиордании и насколько окончательно провалился Абдалла"[1051].
В Амман с целью организовать отставку Абдаллы откомандировали, тем не менее, Лоуренса, который признавался Янгу, что "более или менее уверен, что может избавиться от Абдалла"[1052]. Добился же Лоуренс как раз обратного. Сэмюэл с сарказмом писал Черчиллю: "Лоуренс обнаружил, что Абдалла покинуть Трансиорданию теперь не желает"[1053]; и таким образом Абдала оставался в Трансиордании еще четверть века.
Так закончилась первая стадия поругания восточной Палестины.
ГЛАВА СОРОК СЕДЬМАЯ
ИЗ Италии Жаботинский отправился прямо в Карлсбад на ежегодную конференцию Сионистской организации. За одну ночь он перенесся из мира, напоенного солнцем, в атмосферу мрачности и раздора. Шломо Гепштейн, друг и соратник его молодости по "Рассвету", живо описал его в Карлсбаде. До того они не виделись семь лет, со дня разгоряченных дебатов о Еврейском легионе в квартире Гепштейна в Петербурге. "Почему-то, — пишет Гепштейн, — я не сомневался, что встречу очаровательного Жаботинского, полного радости жизни и распираемого беспредельной творческой энергией, которую я так любил. Я был уверен, что увижу сияющего, солнечного Жаботинского, и потому, после объятий и первых вопросов о семьях, был удивлен и сражен… Немедленно я ощутил, что передо мной иной Жаботинский, разгневанный пророк, служащий одному Богу".
В ответ на обеспокоенные расспросы Гепштейна Жаботинский описал свои многочисленные опасения: "Нам следует вернуться к началу. Вместо подлинного сионизма нам предлагают плохой суррогат. Вейцман хочет следовать своей системе, без борьбы, в атмосфере красивых слов и изъявлений любви. Это означает уступки, сдачу и отступление. Ему хотелось бы, чтобы англичане всегда относились к нему со "спокойным удовлетворением". Но мы можем этого достичь, только если продемонстрируем твердость в наших взглядах, если не прекратим давление, только если иногда к нам будут относиться с "беспокойным неудовольствием". Вейцман и Соколов к тому же хотят приблизиться к уважаемым еврейским деятелям, не придерживающимся сионистских взглядов. Это усилит тенденцию в сторону какой-нибудь подмены сионизма. Сегодня я долго беседовал с Вейцманом. Это было приятно и по-дружески. Каждый из нас представил отличные доводы и доказательства. Но я чувствовал интуитивно, что не могу с ним согласиться; по существу, это было бы моральной уступкой, поскольку может привести к отказу от наших принципов.