Часть первая
Похождения Телемаха
Посвящение[1]
Песнь I
Афина посещает Телемаха
Все воины, спасшиеся от гибели на море или в битве, уже возвратились домой с войны. Только Одиссей задержался — его заточила в своем сводчатом гроте леди Калипсо, нимфа и подлинная богиня. Она чаяла обрести в нем мужа, но он стремился домой к жене. Хотя настала ему предназначенная свыше пора вернуться на Итаку, он еще не миновал полосу бед, не оказался среди близких и любимых. Все боги сочувствовали ему[2]. Лишь один Посейдон преследовал героического Одиссея с неуемной злобой, вплоть до берегов Итаки. Но вот[3] Посейдон отправился в гости к далеким Эфиопам, последней расе людей, рассеянной на рубежах Вселенной: когда одни эфиопы зрят закат солнца, другие видят восход. Посейдон отправился к ним, чтобы насладиться всесожжением сотен жертв, быков и баранов, и повеселиться на празднике в его честь. А боги собрались в чертогах олимпийского Зевса. Отец людей и богов заговорил с ними о великом Эгисте, сраженном славным Орестом[4] сыном Агамемнона:
— Меня бесит, что люди, эти мимолетные существа, клянут богов, и винят нас в своих бедах, вызванных их собственными преступлениями. Эгист преступил меру вещей, когда уложил в постель законную жену Атрида и убил ее возвратившегося с войны мужа. Он знал, что это окончится катастрофой. Мы заклинали его (устами нашего верного Гермеса, зоркого Аргусобойцы[5]) не убивать мужа и не льститься на тело жены. «За смерть Атреева сына взыщет Орест, когда он вырастет и затоскует по родному дому». Так ему и сказал Гермес, но дружеское предупреждение его не убедило. Эгист поплатился за совершенное преступление.
Яркоглазая богиня Афина немедленно отпарировала:
— Наш отец, Верховный Владыка, наследник Крона, Эгист получил по заслугам. Самая дорога в ад ему и тем, кто так поступает. Но я горюю по Одиссею, умному, но злосчастному Одиссею, томящемуся в изгнании на островке — пылинке на чреве моря. Этот окруженный волнами лесистый остров — владение богини, дочери злобного Атласа, ведающего пучины моря и несущего на плечах столпы, разделяющие небо и землю. Она заманила беднягу, и настойчивыми уговорами и лживой лестью убеждает его забыть Итаку. Но Одиссей истосковался по дыму родного очага, и молит лишь о смерти. А Владыку Олимпа это не беспокоит. Неужели тебе не пришлись по вкусу всесожжения, вознесенные им у аргивских кораблей на равнинах Трои? Почему ты гневаешься на Сына Гнева, Зевес?
— Дитя, — возразил Собиратель туч, — ты поспешна в своих суждениях. Как мог я позабыть великолепного Одиссея! Он не только умнее всех смертных, но и щедрее всех одаряет Бессмертных жителей просторных небес. Но Посейдон, Потрясатель Земли, неукротим в своей злобе из-за того, что Одиссей ослепил богоравного циклопа Полифема. Полифем — вождь племени циклопов, и родной сын Посейдона и нимфы Тосы, дочери Хранителя соленого моря Форки. Она зачала его с богом в выдолбленном морем гроте. Поэтому Посейдон, хоть и не смеет убить Одиссея, неизменно срывает все его попытки вернуться на родину. Но давайте придумаем план, как возвратить домой Одиссея. Посейдону придется проглотить эту пилюлю — он не сможет один противостоять всем Бессмертным.
Ясноокая богиня Афина отвечала ему:
— Отец и повелитель Кронид, если мы хотим, чтобы благоразумный Одиссей возвратился домой, пошлем нашего вестника Гермеса — Аргусобойцу прямиком на остров Огигия, где живет прекраснокудрая нимфа. Пусть он передаст ей наше решение: ее многострадальный гость[6] может немедленно пуститься в обратное плаванье. А я полечу на Итаку, воодушевлю его сына Телемаха, пусть соберется с духом, созовет длинноволосых ахейцев на совет и уймет кавалеров своей матери Пенелопы, а то они перебьют и съедят всех жирных овец и винторогих быков Одиссея. А потом я пошлю его в Спарту и в песчаный Пилос, искать любимого отца. Не отыщет следов отца — хоть сыщет себе славу у мужей.
1
Гомер посвящает поэму Музе. Выделение первых стихов поэмы в отдельное "посвящение", названия глав (песней), частей и деление на три части, которых нет в греческом оригинале, стали традицией в английских переводах, как и развернутое содержание глав. Предыдущее посвящение — музе переводчика
2
Несколько слов о религиозной стороне книги. Общее происхождение православия, латинского христианства, обеих ветвей ислама создают у нашего современника иллюзию очевидности монотеизма. Люди говорят об «одном Боге» и высокомерно глядят на политеистов. Но это — культурная аберрация, и только. Как и другие распропагандированные религиозные воззрения наших дней — ленинизм, маоизм, чикагский монетаризм Милтона Фридмана и его вариант, вера в стихию рынка у русских интеллигентов начала 90-х годов — монотеизм только кажется единственно возможным и единственно верным. Если призадуматься, гомерово видение мира более адекватно действительности. Легче, более логично объяснить беды и спасение, катастрофы и процветание — противодействием нескольких богов, нежели переменой настроения одного-единственного Бога. Древняя история — почему грекам так долго не удавалось справиться с Троей, — или новая история — противостояние России и Запада, мировые войны, холодная война — куда лучше объясняется с позиций политеистических, как борьба про-троянских богов с про-греческими, или конфликт русского православного Христа с откормленным западным Маммоной. Евреи, хоть и провозглашают единобожие, имеют в виду то, что они чтят только одного бога, своего племенного бога Израиля. Прочих богов они не чтят, но реальность их не всегда отрицают: так израильтяне стараются спланировать удар по врагам в день праздника Пурим, когда еврейский бог особенно силен. В этот день был сокрушен Ирак Саддама, казнены нюрнбергские осужденные и т. д. И поэтому именно в этот день противники евреев, религиозные мусульмане, стараются нанести удар по Израилю, чтобы доказать преимущество Аллаха над Иеговой даже в Пурим. А уж катастрофы и стихийные бедствия без политеизма разумно не объяснишь — даже Библии пришлось вводить Сатану (в книге Иова) как второго бога поменьше. Еврейские каббалисты и вовсе вернулись к развитому политеизму. Ощущая неадекватность монотеизма, православные создали культ святых, а Даниил Андреев счел нужным создать целую нео-олимпийскую систему уцраоров. Так вот, Гомер искренне верил в своих олимпийских богов, и они играют очень важную роль в поэме. Сейчас, когда европеоцентризм девятнадцатого века отошел в прошлое, и читатель столкнулся с политеизмом вполне развитых японцев, китайцев, индусов, стало легче понять и этот аспект 'Одиссеи'. Афина за Одиссея, а Посейдон против — таков расклад сил в поэме.
4
Нигде в поэме не упоминается об убийстве Орестом матери, Клитемнестры, только о мести Эгисту. Уже при Гомере история была избирательной. С другой стороны, убийством матери гордиться не приходится.
5
Аргусобойца (Аргеифонт) — по легенде, ревнивая Гера поставила великана Аргуса караулить Ио от Зевса, и Гермес убил его, но комментатор Уилкок считает, что древний смысл слова утерян.
6
Гость — без малого побратим. Единожды гость и хозяин вступали навсегда в отношения "гостей", включавшие взаимную защиту и другие обязательства. Эти отношения передавались по наследству. Так в советское время, когда с гостиницами было туго, люди зачастую создавали собственные сети гостевых отношений, что было не всегда по вкусу москвичам — см. "Мимино".