«Я замолчала потому…»
Я замолчала потому,
Что о себе твердить устала.
Кому же я нужна, кому?
Вот почему я замолчала.
Живи. Люби. А что любить?
Успех? Дома? Толпу Шанхая?
И яростно писать на «бис»
Стихи о яблонях и мае?
Родные яблони мои,
Я вовсе вас не разлюбила,
Но накипает и томит
Иная боль, иная сила.
Я оставляю дневникам
Шестнадцать лет, мечты о принце:
Когда мечтать о принцах нам —
Здесь, во взбесившемся зверинце?
В театрах, клубах, кабаках
Для всевозможных иностранцев
Пляшу. Не то чтоб гопака,
Так — «экзотические танцы».
Кого любить? За что любить?
За эти глупые улыбки?
За приговор: вы вправе жить,
Пока вы веселы и гибки?
И я живу. Который год.
Сбегу. Вернусь. И все сначала…
Кому нужны стихи? И вот,
Вот почему я замолчала.
И в этой пестрой пустоте
Где все — карман, где все — утроба,
В закостенелой суете.
Где все спешат и смотрят в оба,
Где что урвать, кого б столкнуть,
Но только не остановиться…
Мерещится мне новый путь,
Иные чудятся мне лица.
С сердцебиеньем первых грез,
С тоской последнего бессилья
Все чаще задаю вопрос,
Все чаще думаю: Россия.
ЧУЖИЕ МОРЯ
ПАРОХОД
Который-то день, утонувший в тумане.
Который-то вовсе утерянный час.
И сами мы где-то… в большом океане.
И волны несут и баюкают нас.
И все хорошо, словно не было горя,
И даже не страшно, что будет потом.
Наш дом — пароход. Наша улица — море,
И плещется лунная ночь за бортом.
И шепчет… И сердце в уюте каюты
Уснуло, свернувшись клубочком, как кот…
Не надо Манилы, не надо Калькутты,
Пусть наш пароход все плывет и плывет…
Не надо земли — только б море да море!
Не надо базаров, и войн, и газет!
Лишь море — и в этом туманном просторе
Лишь этот чудесный магический свет.
КОЛДОВСТВО
Я не знаю, отчего я не спала,
Ночь мерцала, и звенела, и текла…
Или это розовый закат
Над прозрачною лагуной виноват?
Или это месяц остророгий,
Что скользнул серебряной пирогой,
Натворил каких-то ловких дел
И меня тихонечко задел?
Мне казалось, что я вовсе не одна…
Тупапау [22], что ли, рыскал у окна?
Шелестели пальмы в тишине —
Мне казалось, совещались обо мне.
И прибой мне не давал покоя:
Колдовал, нашептывал такое,
Словно я должна идти, идти, идти,
По воде, по лунному пути…
Чей-то зов ко мне в ночи проник,
Чей-то взор пробрался в мой тайник,
Я лежала, словно в доме из стекла,
Ночь мерцала, и звенела, и текла…
МОАНА[23] И Я
Вот и дождь! — нерешительно топчутся капли по крыше.
Хорошо мне дышать, приобщаясь к дыханью земли!
За дощатой стеной несговорчивый ветер бунтует
И, покорно клонясь, терпеливо вздыхает сосна.
Вдалеке, под откосом, волнуются гибкие пальмы,
Обнимаясь, ропща и роняя кокосы на пляж,
А за пляжем — лагуна. А дальше, в туманном просторе,
Неуемно и гневно кипит и гудит океан.
Бесприютные тучи снуют и — бездумно, бездомно,
Отягченные влагой, сникают в бреду и в тоске.
И промокшие звезды мигают в прорывах и гаснут,
И тяжелые, зыбкие недра вздымают валы…
Там — ни зла, ни добра, только плещущий хаос творенья,
Непреложный, настойчивый, яростный пульс бытия.
Но, разбившись о риф, проливаясь в ладони лагуны,
Успокоено гладя затихшей водою песок,
Вздох соленых глубин исторгает великий Моана
И приносит на землю свою первозданную дань.
Вот сюда, на случайный потерянный остров, где ветер
Хлопотливо ерошит загривки напуганных пальм,
Треплет плети лиан, и швыряет цветы по откосу,
И внезапно, сердито — кидается на гору к нам,
Где сосна так пушисто шумит, так послушно кивает,
Где за тонкой стеной я вдыхаю дыханье всего…
Где мне так хорошо…
РАКУШКА
Послала ракушку с Таити —
С приветом от океана.
А он там своим: — Смотрите,
Подарок довольно странный. —
Повертел, повертел и на полку:
– Еще одна безделушка… —
И будет лежать без толку
Моя родная ракушка.
Та самая, что шумела
На ухо, вздоха тише,
Но, если слушать умело, —
Весь океан услышишь.
И запоют, как струны,
Созвучья морского хора:
И «голос рифа» с лагуны,
И ветер, полный простора.
Послушай, в подводных скалах,
Где спит голубая мгла,
Прильнувши к ветке коралла,
Ракушка тихо росла,
И нежно вода ласкала,
Баюкала и качала
Ракушку…
Вдруг — плеск весла!
Смятенье… Вода запестрела,
Испуганных рыбок стрелы…
Тревога…
И хищною тенью зла
Скользнула моя пирога.
И вот — беспощадные руки,
А после — немые муки
Малютки моллюска на суше.
Я грех приняла на душу,
Чтобы ты слушал…
Слушай!
БЕССОННИЦА
Непрочен счастья панцирь тонкий…
Бунтарь, бродяга и бандит —
Весенний ветер, всадник звонкий,
Мне снова сердце бередит.
И ни молитвой, ни слезами,
Ни этой каменной стеной…
А ночи строгими глазами,
Как сторожа, следят за мной.
Вершат обход свой непреложный,
Листвой под окнами шурша,
И замедляют шаг тревожно,
И замирают, не дыша…
И отступают, и бледнеют…
И исчезают на глазах.
И только ветер, ветер веет
В опустошенных небесах.
Там нет чудес и нет участья…
И встанет новый день во зле…
Но жить, но быть какой-то частью
Тут, на затоптанной земле!..
Я поднимусь, лицо умою,
Чтоб встретить утро, как всегда…
И посмеется надо мною
Извечно юная вода.