Знакомство кончено. Выходим в сад.
Запущенный… С крапивой в изобилии!
Есть и бассейн с семейством лягушат,
Давно сменивших водяные лилии.
Перрон. Двух-трех баллюстр недостает,
Словно зубов в разбитой челюсти.
Зато ночами соловей поет
О некогда блиставшей прелести.
Огромных елей целый ряд,
Старик-каштан уже сутулится:
Стволом суется невпопад
Через забор и прямо в улицу.
Тут кот с хвостом наперевес —
Нарушив правила обители,
На ствол воинственно залез,
Чтоб покорить и здешних жителей.
Напротив — дом. В окне — народ.
А улица такая узкая!
Вполне доволен этим кот,
А я ловлю слова французские:
– Смотрите, новый кот! Она!
С котом приехать — вот фантазия!
– А кто она? — Да новая жена!
Китайская жена. Из Азии.
Такой переполох — беда!
Я смущена. Но все же — весело!
Я — дома! Не «туда-сюда»,
И платья в гардероб развесила.
Закончив с честью свой парад,
Кот тоже смотрит, как устроиться,
Влюблен, как я, и в дом, и в сад,
Поел, попил и лапкой моется.
Гостиная. Тут мебель «Луи Сэз»[25],
Слегка продавленная поколеньями.
Кот благодушно на диван залез,
Устроившись меж нашими коленями.
Бормочет радио. О чем-то… Где-то там…
Кто слушает, кто шелестит страницами…
Все женщины, готовясь к холодам,
Самозабвенно вертят спицами.
Тоска? Ничуть. Зимой тут будет снег!
Лес будет сказкой, в детстве недосказанной…
Камин… Мой кот в приятном полусне,
И я в роскошной шали, мною связанной.
Глубинка Франции, в свой дом,
В свою наследственную горницу,
Впустила, да еще с котом,
(И очень вежливо притом)
Заядлейшую беспризорницу.
Но… память с болью теребя,
Хоть ты смогла мне так понравиться,
Смогу ли я ЛЮБИТЬ тебя,
Глубинка Франции,
О мачеха моя! Красавица.
«Как я живу? Совсем неплохо…»
Как я живу? Совсем неплохо,
Да только можно бы умней!
Но спасибо и за кроху,
Выпадающую мне.
Часто много хуже было,
Только время — вот злодей!
Танцы я всегда любила,
Да еще и лошадей.
А теперь вожусь с цветами,
Много всех домашних дел,
И порой — поймите сами –
Проклинаю свой удел.
Ну а кто всегда доволен,
Кто не любит поворчать?
Было б только в нашей воле
Все по-новому начать…
МУЗА И Я (В деревне)
«Пиши сама!» — сказала Муза, —
И отвернулась от меня.
И цепи нашего союза
Упали, жалобно звеня.
И пусть, прощай, спокойной ночи!
И я посплю еще хоть час.
Не то мне голову морочит
Твой поэтический экстаз.
Ведь я совсем не успеваю
Прожить как следует хоть день.
И вдохновенно лишь зеваю,
И за тобой брожу как тень.
Вот так скажи и Аполлону,
Чтоб ночью не будил меня:
Я обойдусь без Пантеона
И без священного огня.
Мне надо дать коту лекарство,
Кормить собак и лошадей,
Надеть замки, чтоб в наше царство
Не влез какой-нибудь злодей.
Прогнать козу из огорода
И чью-то телку со двора.
Смотреть «тиви», какая мода,
Et cetera, et cetera[26].
Одеться следует нарядно,
Не то — «неряха» говорят.
И «делать jogeen»[27] беспощадно,
Чтоб влезть в желаемый наряд.
А все домашние заботы,
И кулинарная возня,
Базар, и сад, да что ты, что ты…
Я не могу — оставь меня!
Но вот приходит вечер хмурый,
Я чую Музы легкий след.
И слышу вздох: «С такою дурой
я провозилась столько лет!»
«Надо писать стихи…»
Надо писать стихи.
Надо прощать грехи.
В духовке сгорел пирог —
Хлебца пошлет нам Бог.
Платья пестрого нет –
Пустяшнейшая из бед.
Не постелила кровать —
Стоит ли горевать?
В саду засыхают цветы —
Совсем никакой беды.
На базар не могла пойти?
Забыла — прости, прости.
Муж из дому сбежал?
Это, конечно, жаль.
Но будет новый стишок —
Поэт всегда одинок.
«Мечусь в переднике в плену у “купороса”…»
Мечусь в переднике в плену у «купороса»,
Пока домашние в ванне мылятся,
А тут стихи подступают, как слезы,
Как молоко у кормилицы.
Помою посуду, посмотрю в окошко:
Дома и дома, друг на друга лепятся.
Оставили бы место для кошки —
Нет, лепятся. Что за нелепица?
Бегут люди. Все белки, и все — в колесах.
Все что-то лучшее достать силятся.
А стихи опять лезут, как слезы,
Как молоко у кормилицы.
Все — розы да грезы…
Небо и то — домами закрыто,
Небо — дорого, оно покупается.
А лучше бы у синя моря с корытом,
Там, где пляжники не купаются.
Ну как же быть? Столько людей мечется,
А надо, кажется, любить все человечество.
«Тебе нужны — тепло постели…»
Тебе нужны — тепло постели,
Защита ставен и дверей.
А мне — чтоб провода свистели
В унылом ветре пустырей.
Чтоб мачты черные качали,
Крестя тревожно небосвод,
Чтоб ели мрачные молчали
Над сумасбродством горных вод.
Как не понять мою зевоту
В ответ на то, что мне дают
Так обстоятельно, по счету,
Определенную заботу
И рассудительный уют.
«Ты чародей, ты любишь землю…»
Ты чародей, ты любишь землю
И мне мешаешь улетать.
Игрушка, пленница, опять
Я серенадам сердца внемлю.
Я изменяю всем «вчера»,
Воркуя с радостным «сегодня»!
И пламенней, и полноводней
Струится кровь моя с утра.
Но лишь протянутся, дыша
Вечернею тревогой, тени,
Луна скользнет среди растений,
В калитке проскрипит засов —
Мне чудится неясный зов:
Лишь трепет, шорох, дуновенье
Иль чье-то смутное томленье,
И вдаль запросится душа…
Но ты не выпустишь меня!
И я, забыв ночные зовы,
В жужжанье золотого дня
Надену, весело звеня,
Неотразимые обновы:
Браслеты, кольца и… оковы.